Долгожданный звонок прозвенел, стройные ряды учеников распались, перемешались, и галдящая толпа понеслась по классам. Опыт игры в знамя меня не подвел. Уход на край был правильным тактическим маневром, поэтому мне удалось со старта вырваться вперед. Обгоняя основную толпу по большой дуге, интуитивно уходя от столкновений и используя свое преимущество в скорости, я первый заскочил в наш новый класс и захватил Камчатку. Камчаткой у нас всегда называлась парта в последнем ряду, у окна. Четыре года сменялись классные комнаты, но мы с Серегой неизменно сидели на Камчатке. Толик, мой вечный конкурент на роль лидера в классе, несмотря на все ухищрения опять опоздал. Не готовый смириться с очередным поражением, он попытался прорваться на место у окна, но улетел в проход между партами. Удар у меня уже тогда был поставлен что надо. Бессильно бормоча ругательства и потирая ухо, он уселся за парту передо мной.
И тут я впервые увидел ее.
В проходе между парками шла стройная зеленоглазая девочка. Неуловимая ленивая кошачья грация странным образом сочеталась в ней с нетерпеливой радостью щенка, которого выпустили на улицу погулять. Как и все, она шла оглядываясь и присматриваясь к свободным местам. Все в ней было привлекательно и гармонично. Коричневая юбочка и кремовая блузка, яркий белый бант и такие же белые гольфы удивительно ей шли. Уже позже я понял, что ей шло все, что она надевала. Я заметил ревнивый взгляд, которым окинула новенькую Светка Рукавицына, и понял, что Светка уже не королева красоты класса.
– Какая ляля! Глядите! Кукла из магазина сбежала! – насмешливо заорал Толик и заржал.
Девочка сердито замерла рядом с ним. Легкий румянец вспыхнул на ее щеках, оттенив веснушки. Вблизи она выглядела еще красивее, и я почувствовал, что даже разглядывать ее мне неловко. Она покрутила пальцем возле виска, посмотрела пренебрежительно на Толика и произнесла с легким презрением:
– Дурак!
Толик отъехал к стене, освобождая для нее место, но она лишь презрительно фыркнула. Потом взглянула на меня, перевела взгляд на пустующее место у окна и снова вопросительно посмотрела на меня. Удивляясь себе самому, я встал и пропустил ее к окну. От двери раздался возмущенный и протестующий вопль Сереги.
– Меня зовут Оля, – глядя в окно, сказала она.
Лишь позже я понял, что не назови она Толика дураком, я бы ее за свою парту не пустил. Поменять дружбу на девчачью красоту для меня, начитавшегося Майн Рида и Джека Лондона, было немыслимо. Но этот ее голос… С первого дня нашего знакомства я любил слушать ее, чтобы она ни говорила. Даже если она сердилась, ее голосок звенел и резонировал у меня внутри. Я сидел с ней за одной партой и постоянно ловил себя на том, что искоса подглядываю за ней. Я стеснялся своих подглядываний, заставлял себя не смотреть на нее, но снова и снова ловил себя на этом.
В ней мне нравилось все. И чернильные пятнышки на ее маленьких ладошках. И ее коротенькие, припухлые пальчики. И испачканный мелом рукав, который она, как кошка лапкой, пыталась отчистить, возвращаясь за парту от доски. И то, как она сдувает непокорный локон, падающий со лба, закусывая при этом губу. И ее смех, веселыми нотками пролетающий по клавишам моей души. И ее смешливый взгляд, скользящий по мне, в ответ на мою особо удачную шутку, и тут же ускользающий от моего ответного взгляда. А иногда она просила у меня ластик. Я протягивал ей ластик, и крохотное мгновение моя ладонь скользила по ее ладошке. Это были мгновения настоящего счастья.
Ее, наверное, нельзя было назвать настоящей блондинкой. Волосы у нее удивительным образом меняли цвет при разном освещении. Утром, когда яркие лучи солнца просвечивали класс от окон до карт на стене, они сияли белым золотом. Вечером же их цвет переливался то яркой медью, то красной бронзой. Но то, как она краснела, безоговорочно выдавало в ней настоящую блондинку. У нее розовели и лицо, и руки, и ушки, и щечки. Подглядывая за ней, я иногда невольно опускал взгляд ниже – туда, где под белоснежной блузкой и тщательно застегнутыми пуговками вскоре начали просматриваться крохотные холмики, и тогда жар предательски опалял мои щеки. Много позже, в старших классах мне очень нравилось ловить момент, когда она начинала нетерпеливо ерзать по парте. Это был верный признак, что сейчас она поднимет руку. Однажды после ответа, получив свою привычную пятерку, она села на место и, забывшись, скользнула рукой под платье. Именно тогда я в первый раз ощутил, как странное томление пробуждается во мне, а брюки начинают предательски оттопыриваться. Я не помню, в каком это было классе. Но то, как Оля, неловко приподнявшись, поправляет у себя под платьем белье, а я, умирая от стыда, дрожащей ладошкой пытаюсь прижать и скрыть мое проснувшееся естество, я помню до сих пор.
* * *
С первого класса я считался школьным вундеркиндом. Лишь то, что я был известным драчуном, избавило меня от позорной клички «Ботан». Нет, ботаном в общепризнанном смысле этого слова я не был, ибо не заморачивался ежедневным чтением учебников, а уж тем более не корпел над домашними заданиями. У меня был другой ключ к успеху. Еще с первого класса я взял за правило прочитывать все школьные учебники еще летом, до занятий в школе. Поэтому частенько совсем не брал книги с собой в школу. Зачем? Ведь их всегда носила Оля. Было так приятно, замирая от прикосновений ее пальчиков, брать у нее книгу и за несколько минут пролистать нужную тему, поражая Олю скоростью освоения материала. За показным равнодушием я старался не показать, как от ее удивленного взгляда сладко млеет у меня в груди.
