Яркое закатное солнце едва различимым полукругом виднелось на горизонте, окрашивая его контур багровым заревом. С главной площади коттеджного городка неспешно расходились по своим домам жители, все еще периодически посматривающие в темно синее небо. Полные энтузиазма, навеянного прошедшим праздником, они громко переговаривались меж собой, беззаботно обсуждая отгремевший фейерверк и делясь охватившими их впечатлениями.
В наступающем осеннем сумраке с темнеющего неба оседали разноцветные искры увядающих бутонов салюта, путаясь среди «просыпающихся» звезд. В центре площади неугомонно трещали бревна в догорающем костре, вторя веселому щебету мальчишки, раззадоренному ежегодным весельем.
– Папа, а это правда? Нy… то, о чем говорили? Правда, что раньше наша площадь была главной в городе? А правда, что весь город был таким маленьким, как наш поселок? И лес был? А большой? – вопросы сыпались градом. Мальчишка, тараторя, восторженно всматривался в лицо отца, тепло и совсем чуть-чуть снисходительно улыбающегося в ответ. Яркие карие – совсем как у матери – глаза ребенка, горящие пламенем и азартом юного исследователя, вынуждали мужчину весело щуриться в ответ и коротко согласно кивать, молча отвечая на все вопросы.
Мальчишка с льющимся через край энтузиазмом подпрыгнул на месте и с восторгом подпихнул пузатый камень носком кроссовка. От резкого движения шапка под тяжестью огромного красного помпона сползла на его лоб, прикрыв один глаз. Мальчишка обернулся обратно к отцу, широко и непосредственно улыбаясь щербатой – когда молочные зубы уже выпали, а новые не успели вырасти – детской улыбкой. Тихо хмыкнув, заботливый отец поправил шапку, глубже натягивая ее на детскую голову, прикрывая вечно простывающие уши. Камень, «квакая как толстая жаба» боками об асфальт, обиженно спрятался под колесами припаркованного автомобиля.
– А ведьмы существуют? Их сжигали на том самом месте, где горел наш праздничный костер?
– Что? – мужчина перестал улыбаться и едва заметно нахмурился, явно удивившись такому вопросу. Но мальчишка, увлеченный своими мыслями о героических приключениях, этого не заметил и беззаботно продолжил. Отстранившись от рук мужчины, он в спешке затараторил, плохо выговаривая букву «Р».
– Ну, Джон Хэйл сказал, когда мы бегали у костра, что раньше на этом самом месте заживо сжигали людей. Он сказал, что они были ведьмами и их проклятые души до сих пор летают над нашим городом. Они на чердаках живут, – со знанием дела добавил он, видя явное недоумение на лице отца, – и следят с крыш домов за плохими мальчишками. Души проклинают их, если они им не нравятся, или когда те плохо себя вели. Поэтому беспричинно загораются дома и случаются разные аварии, – мальчишка ненадолго замолчал и замер, перестав махать подхваченной с земли веткой, словно импровизированным мечом. Он вскинул голову и уставился на отца округлившимися от страха и волнения глазами: – А что если я тоже им не нравлюсь? Но я же не был плохим, да? Ведьмы же не захотят сжечь наш дом?
– Ох, Адам. Ты, конечно, нашел, кого слушать! – мужчина вздохнул, а затем насмешливо всплеснул руками и продолжил: – Никогда не сжигали у нас тут ведьм, и уж точно не летают у нас над городом неприкаянные души, желающие поджигать дома направо и налево, – договорив, мужчина лукаво прищурил глаза. Мальчишка, встретившись со светлым взглядом и уловив в нем знакомые искры, весело пискнул и сорвался с места.
Мужчина «грозно» зарычал и расставил руки в стороны, в несколько быстрых шагов нагоняя убегающего сына. Склонившись, он крепко обхватил за пояс звонко хохочущего и отбивающегося мальчишку. Крепче перехватив вьющегося ужом ребенка, отец костяшками пальцев с силой потер его голову под вновь сползшей набок шапкой, взъерошивая короткий ежик темных волос.
– Честно-честно? – через пару минут веселой возни, задыхаясь от смеха, выдавил из себя раскрасневшийся мальчишка. Он, наконец, вырвался из крепких объятий поддавшегося отца и, широко улыбаясь, победно шмыгнул носом, мазнув по нему тыльной стороной ладони. Небрежно сдвинув шапку со лба, он был готов в любой момент пуститься наутек, пока осенний ветер, словно игривый щенок, трепал подол его детского пальто.
– Честно-честно, – едва сдерживая теплый грудной смех, подтвердил мужчина, когда за его спиной, словно из пустоты безлюдной ночной площади, раздался хриплый и каркающий, как у старой вороны, голос.
– Ведьмы! – казалось, мужчина лишь силой воли подавил в себе желание подскочить на месте, как это сделал стоящий перед ним сын.
В бывшую на редкость теплую осень, холодный ветер, пробравший до костей даже сквозь осеннее пальто, был весьма странным явлением. С леденящим душу воем он пронесся по площади и, появившись из ниоткуда, исчез в никуда. Мужчина с едва скрываемой настороженностью расправил широкие плечи и обернулся на голос, чтобы увидеть перед собой незнакомую горбатую старуху, тяжело опирающуюся на кривую клюку.
Старинного покроя потрепанный черный плащ, накинутый на кривой горб, свисал до самой земли, подметая полами асфальт. Глубокий капюшон был надвинут по самое основание, скрывая от чужих взглядов дряхлое морщинистое лицо. Черная ткань шевельнулась, когда старуха повела головой и шумно, хорошо различимо в вязкой тишине осенней ночи, быстро задышала, кажется, принюхиваясь. Замерший мужчина был не в силах оторвать от нее взгляд, готовый поклясться в том, что крылья ее носа, крючком выступающего из-под черного балахона, трепетали в хищном предвкушении. Огромная бородавка, приковывающая к себе взгляд, не смотря на вызываемое отвращение, покачивалась в такт коротких движений.
