– И сколько здесь его крови, а сколько чужой? – спросила женщина.
– Боюсь, почти вся его, – отозвалась другая.
Они обе говорили на ходу и потому запыхались.
Ричард пытался удержать улетающее сознание, и эти голоса слышались ему словно из туманной дали. Он не помнил, кто эти женщины. Он понимал, что хорошо знает их, но сейчас это было совсем несущественно.
Отчаянно болела левая сторона груди, а удушье доводило его до панического ужаса. Он мог думать только о том, как сделать еще один вздох… еще один… – каждый из них был решающим и казался последним.
И все же еще больше его волновало другое.
Ричард попытался высказать свою тревогу вслух – но слова не выговаривались, ему удалось только застонать. Он вцепился в руку склонившейся над ним женщины, пытаясь остановить ее, заставить выслушать. Но она поняла его неправильно и, напротив, велела носильщикам поторопиться – хотя они уже и без того дышали с натугой, шагая по каменистой тропе в глубокой тени под огромными соснами. Эти люди старались двигаться как можно ровнее, чтобы не причинять раненому неудобство, но не рисковали замедлить шаг.
Где-то неподалеку тишину нарушило пение петуха – как будто это утро было самым обыкновенным, как всякое другое.
Ричард наблюдал за кипевшей вокруг него лихорадочной деятельностью со странным ощущением отстраненности. Реальной казалась только боль. Он вспомнил чьи-то слова: «Сколько бы людей ни было вокруг, когда ты умираешь, все равно умираешь в одиночку». Вот сейчас он и чувствовал это смертное одиночество.
Когда носильщики вышли из лесу на покрытое островками травы редколесье, Ричард увидел над головой свинцовое небо, в любую минуту грозившее разразиться основательным ливнем. Вот только ливня ему сейчас не хватало. Или, быть может, пронесет?..
Гонка продолжалась; промелькнули некрашеные стены деревянного домишки, за ними – кривая изгородь загона для скота, выбеленная дождями до серебристого цвета.
Перепуганные куры с кудахтаньем прыснули во все стороны. Мужские голоса выкрикивали какие-то приказы. Ричард едва разглядел бледные лица людей, смотревших, как его проносят мимо; его так растрясло дорогой, что тошнота подкатывала к горлу. Боль разрывала тело на части.
Его пронесли сквозь узкую дверь, и дневной свет потух. Теперь вокруг царил мягкий полумрак; казалось, он гасит даже шаги и голоса.
– Сюда, – сказала первая из женщин. Ричард с удивлением узнал голос Никки… да, это ее голос. – Положите его сюда, на стол. И живее!
Ричард услышал звяканье – кто-то убирал со стола чашки.
Какие-то мелкие предметы со стуком посыпались на грязный пол. Хлопнули отворяемые ставни, и немного света проникло в затхлую комнату.
Кажется, это был заброшенный деревенский дом. Стены накренились так, будто им трудно стоять и они вот-вот упадут. Здесь когда-то жили люди, здесь был их приют – теперь они ушли, и от стен веяло ожиданием смерти.
Люди подняли Ричарда, держа его за ноги и под руки, и бережно опустили на грубо отесанную столешницу. Он хотел было задержать дыхание, чтобы умерить безумную боль в левом боку, но обойтись без воздуха не мог – легким его отчаянно не хватало.
Ему нужен был воздух, чтобы заговорить.
На стенах блеснул отсвет молнии. Мгновение спустя раскатился тяжелый удар грома.
– Повезло! – сказал один из мужчин. – Успели забраться под крышу до дождя.
Никки рассеянно кивнула, склонившись к Ричарду, и стала внимательно ощупывать его бок. Он вскрикнул, выгнулся дугой и ударился головой о твердые доски в тщетной попытке увернуться от ее пытливых пальцев. Вторая женщина тут же прижала его плечи к столу, чтобы он не дергался.
Тогда Ричард попытался заговорить. Попытка почти удалась, но вместе со словами рот наполнился густой кровью. Он чуть не задохнулся и забился снова, охваченный жарким ужасом. Женщина, державшая его за плечи, повернула ему голову набок.
– Сплюнь, – велела она, склонившись к его лицу.
Ричард попытался последовать ее совету. Женщина засунула пальцы ему в рот, расчищая доступ воздуху. С ее помощью он сумел наконец откашляться и выплюнуть достаточно крови, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха.
Никки прощупала место вокруг стрелы, торчащей из его левого бока, и еле слышно выругалась.
– Добрые духи, – пробормотала она, разрывая залитую кровью рубашку, – пусть окажется еще не поздно!
– Я побоялась выдернуть стрелу, – сказала другая женщина. – Не знала, что получится, не знала, стоит ли. Ну и решила – пусть торчит, пока я тебя не разыщу.
– Молодец, что побоялась, – сказала Никки, подкладывая руку под спину Ричарду, корчащемуся от боли. – Если бы ты ее выдернула, он бы уже умер.
– Но ты ведь можешь вылечить его?
Это прозвучало не как вопрос, а как мольба. Никки ничего не ответила.
– Ты можешь вылечить его!
На этот раз слова прозвучали сквозь стиснутые зубы. По властному тону, скрывающему нетерпение, Ричард признал Кару. Он не успел перед нападением рассказать ей все. Однако она сама должна бы знать. Но если знает, тогда почему не сказала? Почему не успокоила его?
