Еще пару минут назад я стоял на одной из улиц Майами возле красного «доджа» и объяснял водителю, молодому афроамериканцу, как проехать по указанному маршруту, а сейчас сижу в кресле и чувствую холодную сталь пушки у виска.
– Деньги давай, – сказав это, он выезжает почти на встречку, в последний момент кое-как выкрутив руль.
«Додж» опасно вильнул, а дуло пистолета больно ударило мне по скуле, вернувшись затем в исходное положение.
– Мужик, это преступление, – кое-как выдавливаю я из себя.
– Слушай…
Он не нервничает. Просто напрягается, как зверь перед прыжком. Я замечаю это боковым зрением, чувствую это сильное напряжение, а затем вдруг, почему-то совершенно спокойно, говорю:
– У меня ничего нет.
Хотя как же нет. В моем кармане шесть сотенных, аккуратно сложенных пополам купюр. Все наши с парнями сбережения, оставшиеся после концерта. Шесть сотен баксов в необычайно глубоком для шорт кармане.
Парень кидает на меня злобный взгляд и вновь переключается на дорогу, повысив тон:
– Ты врешь!
– Даже если было бы… – вновь чувствую ком в горле, – не дал.
Больше водила на меня не смотрит. Он убирает пистолет от моего виска лишь затем, чтобы воткнуть его в мои ребра. Раздается щелчок взводимого курка… Вот это уже ближе к тому, чтобы меня напугать. Гораздо ближе.
Наверное, все началось в 1998 году с нашего с мамой маленького предприятия. Хотя нет. Маминого предприятия. Она, полноватая женщина небольшого роста, хохотушка, для которой попасть на прием к губернатору Калужской области в обход всех вахтерш, гардеробщиц-уборщиц, швейцаров и секретарш вообще не было проблемой, наверное, никогда бы не согласилась, чтобы ее бизнес, ее маленький торговый ларек кто-то называл «нашим». Для нее это было не делом жизни – это и была жизнь.
Рано с утра мы едем на оптовый склад, затариваемся по полной программе и везем товар, упакованный в баулы, автобусами и троллейбусами на другой конец города. Рано – значит, вставая не за пять и не за десять минут до школы, а в основном за час до рассвета.
Умываюсь, делаю зарядку и окончательно просыпаюсь, чувствуя себя отдохнувшим и бодрым. Пытаюсь что-то наскоро перекусить, но мама настаивает, чтобы я хорошо поел. А дальше – быстро одеваемся и выходим в предрассветную темень. Мягкий желтый свет падает с высокого фонарного столба, освещая двор и ближайшие заросли кустарника.
– Стас, бегом! Троллейбус отходит, – мама не идет, а бойко, почти по-спортивному бежит к остановке.
– Ага!
Успевая заскочить в троллейбус, мы садимся на места в самом конце салона и обсуждаем логистику: как будем упаковывать и доставлять товар. А затем пересаживаемся на другой транспорт. На этот раз на автобус, который идет на окраину города – все базы там. Это места, где можно купить подешевле, чтобы затем продать подороже. Скажете, спекуляция? Уместнее, пожалуй, ритейлинг. Впрочем, гораздо честнее сказать – адский труд.
Толкаясь в очереди, доверху нагружаем и без того видавшую виды «китайку», клетчатого монстра с неудобными ручками. Собрать всё по списку – та еще премудрость. Хоть учебники пиши.
– Ну куда шоколад-то кладешь? Сломается! – всплескивает руками мама.
– Ой, да что ему будет? Шоколаду этому, – я пытаюсь запихать пару десятков батончиков «Сникерс» в баул как попало.
– Я говорю, наверх положи. А бутылки пластиковые – вниз.
Секунда молчания и…
– Так, давай перекладывай всё!
Вот этого все время и боишься. Ничего не поделать. Теперь придется ставить баул на пол, мысленно проклиная оптовые склады с их огромными площадями, производителей ломкого шоколада и даже китайцев – изобретателей клетчатых сумок, а затем складывать все по новой.