Брат Кадфаэль возился в садике близ рыбных прудов аббатства, когда к нему привели этого паренька. Стоял жаркий августовский полдень, и будь у Кадфаэля надлежащее число помощников, они в этот час наверняка бы похрапывали в тени, вместо того чтобы проливать пот под палящим солнцем. Однако вышло так, что один из его постоянных подручных решил, что монашество не его призвание, и, не дождавшись окончания срока послушничества, предпочел присоединиться к своему старшему брату, который в гражданской войне за корону Англии принял сторону короля Стефана. Другой, семейство которого принадлежало к числу сторонников императрицы Матильды, прослышав о приближении королевской армии, смекнул, что если дело дойдет до осады Шрусбери, родовой замок в Чешире укроет его надежнее, чем стены обители. В результате все заботы о саде легли на плечи Кадфаэля, но ему доводилось работать в куда более жарких краях, и он твердо держался того мнения, что если даже весь мир впадет в хаос, – в его владениях сохранится должный порядок.
К началу лета 1138 года братоубийственная война продолжалась уже два года, но до сих пор протекала в основном в виде беспорядочных стычек и схваток, и никогда еще не подступала так близко к стенам Шрусбери. Теперь же смертельная угроза, словно тень, нависла над городом и замком. Но все же брат Кадфаэль и сейчас думал лишь о жизни и плодородии, а вовсе не о разрушении и смерти. И уж само собой, он был далек от мысли, что спокойное течение избранной им жизни вскоре будет нарушено, что ему придется столкнуться с убийством – умышленным убийством, совершенным исподтишка, которое и в это буйное время считалось преступлением.
При обычных обстоятельствах в августе в саду было не так уж много работы, но одному человеку, для того чтобы обихаживать все как следует, приходилось трудиться не покладая рук. Единственным помощником, которого смогли предложить Кадфаэлю, оказался брат Афанасий, да только тот был глух, по старости лет почти выжил из ума, и трудно было надеяться, что он сумеет отличить полезную траву от сорняка. Кадфаэль решительно отклонил это предложение, рассудив, что лучше уж управляться самому.
Ему нужно было подготовить грядку для поздних сортов капусты, подобрать и высеять семена, которые перезимуют и дадут всходы по весне, собрать горох, да еще и убрать сухие стебли, оставшиеся от прошлого урожая, пригодные на подстилку и корм скоту. И был здесь, в огороде, деревянный сарайчик, на полках которого выстроились стеклянные сосуды с настойками на травах – предмет особой гордости брата Кадфаэля. Поспело самое время для сбора трав, и заготовка целебных снадобий на зиму тоже требовала немалой заботы.
Однако Кадфаэль был не из тех, кто допустил бы нестроение хотя бы в малой части своих владений, чем и отличался от венценосных родственников – Стефана и Матильды, в борьбе за английский престол опустошавших страну за стенами обители. Стоило монаху поднять глаза от грядки, которую он сдабривал навозом, и он видел клубы дыма, зависшие над городом и замком, и чуял едкий запах пепелища. Дым и смрад пожарищ обволакивали Шрусбери уже почти месяц, и все это время король Стефан рвал и метал в своем лагере под стенами замка Форгейт. Ему до сих пор не удалось овладеть мостами, а замок прикрывал единственный сухопутный подступ к городу. Между тем Вильям Фиц Аллан упорно отстаивал крепость, хотя и с тревогой поглядывал на тающие припасы, в то время как его дядя, неукротимый Арнульф Гесденский, так и не научившись соизмерять доблесть с осторожностью, демонстративно поносил короля. Горожане сидели тише воды, ниже травы, запирали двери и ставни, и при первой возможности норовили унести ноги на запад, в Уэльс. Исконных своих врагов, валлийцев англичане опасались меньше, чем короля Стефана. Валлийцев же вполне устраивало то, что англичане воюют с англичанами – если, конечно, Матильду или Стефана можно было считать англичанами! – и пока оставили Уэльс в покое. Поэтому они готовы были принять сколько угодно беглецов, лишь бы война продолжалась подольше.
Кадфаэль распрямил спину и утер пот с опаленной солнцем тонзуры: по тропинке навстречу ему суетливо спешил брат Освальд, ведавший раздачей милостыни. Полы его рясы развевались от быстрого шага, а за ним шел паренек лет шестнадцати в грубой коричневой тунике и коротких летних штанах, какие носят в деревне. Чулок у парнишки не было, но башмаки он носил кожаные, вполне приличные, да и сам выглядел ухоженным и опрятным, как будто его специально умыли для такого случая. Потупив глаза, паренек с боязливой покорностью шел, куда было велено.
Вот и еще одна семья хочет избавить свое чадо от необходимости примкнуть к той или иной стороне, подумал Кадфаэль, и трудно упрекнуть ее в этом.
– Брат Кадфаэль! – обратился к нему Освальд, – сдается мне, что тебе нужен помощник, а этот малец уверяет, что не боится тяжелой работы. Одна добрая женщина из города привела его к воротам обители и попросила принять на выучку в служки. Она сказала, что он сирота, родом из Генкота, ей доводится племянником, и дала за него годичный вклад. Приор Роберт разрешил его взять: спать он будет с послушниками, и в школу пойдет вместе с ними, но обетов принимать не будет, если, конечно, сам того не захочет. Ну, что скажешь на это? Берешь его?
