I
Состоящие из шести стен-крыльев три белые кибитки семьи Кымыша-дузчы (дузчы – человек, имеющий дело с солью – занимающийся добычей, очисткой, продажей) выстроились в ряд в начале села. Кибитки были поставлены близко друг от друга, к тому же чуть выше от окружающих домов, их приподнятые крыши были похожи на устремлённые в небо купола, отчего напоминали не жилища человека, а соединённые друг с другом мечети и медресе.
Арык, берущий своё начало вдали от села, у истоков Мургаба, отобрав у полноводной реки часть воды, ещё какое-то время кружив по равнине, дойдя до обрыва, оттуда резко разворачивается в обратную сторону и течёт на север, спускаясь в низину между холмами Пенди и селом Союнали. Уже оттуда, облизывая нижнюю часть холма, на котором стоят кибитки Кымыша-дузчы, несёт свои бурные воды и дальше.
Как сам Кымыш-дузчы, его дома тоже выглядели гордо и величаво
К южной окраине села Союнали плотно подступали холмы Пенди – раскинувшейся с севера на юг пустыни, они чувствовали себя здесь хозяевами, в то время как северную окраину заняли холмы Гарабила, и чем южнее они поднимались, тем выше к небу тянулись их верхушки. Потому-то Союнали не было похоже на обычное село, оно больше напоминало окруженную высокими стенами крепость. По ночам окрестные холмы были похожи на караванных верблюдов, разгрузившихся и присевших возле села на отдых, чтобы ещё до наступления рассвета загрузиться мешками и тихонечко продолжить путь.
В среднем из трёх своих домов жил сам Кымыш-дузчы со своей старухой и подросшими детьми своих сыновей, а каждый из боковых домов занимали его сыновья с малыми детьми.
В этой долине союналийцы жили на протяжении двух-трёх человеческих поколений. Они выкорчевали окружавшие село заросли, осушили топкие болота, в которых плескались дикие кабаны, и в течение многих лет своим тяжким трудом возделывали землю, превращая её в прекрасную пашню, которая в последние годы щедро делилась с людьми выращенным урожаем. Может, поэтому союналийцы были так сильно привязаны к своей земле, не мыслили своей жизни вдали от неё и свою дальнейшую судьбу связывали только с ней.
Кымыш-дузчы не владел несметным числом голов скота, не был старейшиной села, он просто жил достойно и был уважаем всеми. В селе его семья имела средний достаток. Он зарабатывал его тяжким трудом в течение сорока лет. В сорок лет он женился на 28-летней дочери Гурбан бая Огулджемал, вместе с ней вырастил двух сыновей и приобщил их к труду. В глазах своих односельчан он был честным тружеником. Удача улыбнулась ему, когда стал разводить крупный рогатый скот. Сейчас в его собственности было около пятидесяти коров, а в отаре паслось ещё полсотни голов овец. И вот уже много лет его две невестки – жёны сыновей доили возле дома порядка десяти-пятнадцати отелившихся коров. Кымыш-дузчы и прежде не был человеком бедным, но после того, как женил сыновей на дочерях состоятельных односельчан, стал ещё зажиточнее.
Старшему сыну он взял в жёны одну из дочерей почитаемого всеми небедного Маммет хана из племени дуечи, младшего сына женил на одной из хорошо воспитанных дочерей Яз бая.
Вот тогда-то, после шестидесяти с лишним лет непростого существования без особого достатка, наступила нынешняя пора жизни Кымыш бая – спокойная, достойная, состоятельная. Сам Кымыш-дузчы к этому времени был человеком преклонного возраста: белая борода, в руках трость, поверх свободной рубахи из белого миткаля был накинут халат – дон. Старик ходил немного сгорбившись, и отдалённо напоминал ангела.
И всё равно, даже состарившись, он не отстранился совсем от домашних забот, пока сыновья пахали в поле, старик присматривал за домашней скотиной. Оседлав своего ослика, выходил в поле и доверху нагружал его стогами с накошенной травой.
Сыновьям, которые исправно выполняли все необходимые дела, не очень-то нравилось, что их старый отец занимается нелёгким трудом, ездит за травой для скота. Им хотелось, чтобы отец наконец-то отдохнул по-настоящему, ведь ему многое в этой жизни досталось нелегко. Испытывая чувство вины и жалея его, сыновья старались найти для отца нужные слова.
– Отец, пора бы вам уже и на заслуженный отдых. Мы ведь всё, что надо, делаем сами…
Зачастую большинство из тех, кто считал себя стариком, начинали верить в то, что они дошли до финишной черты и надо готовиться к уходу, а потому ходили от дома к дому, посещая все религиозные мероприятия – садака, свадьбы, не отказывались ни от каких других приглашений, постепенно превращаясь в толпу сельских суфиев. Но Кымышу-дузчы такие «суфиевские» походы почему-то были не по душе. Совсем не нравилось ему прятаться в доме будто бы в ожидании смерти. О своём положении Кымыш-дузчы говорил с юмором, поддевая жену: «Если я, не выходя из дома, неделю-другую проведу рядом с Джемал, то начну говорить её словами и заниматься женскими делами: месить тесто, раскатывать его, печь лепешки, короче, и сам превращусь в женщину». На что бабушка Джемал тут же парировала: «А кто тут готов доверить тебе тесто и скалку?».
