В первую августовскую неделю ещё стояла жара. Большинство форточек салона были открыты. Художник Пётр Латышев, младший сотрудник студии дизайна интерьера, ехал в автобусе и коротал путь за чтением эссе новомодного питерского автора.
Латышев наслаждался временем повсеместных летних отпусков, которое не стало исключением и для него. Вот только, подобно большей части коллег из конторы, Пётр на юг не поехал. Умение копить деньги явно не числилось в перечне его талантов. Мало того, что Латышев этого не умел, он так же и презирал всякую необходимость экономить.
Все честно заработанные за минувший год он растратил щедро, сам не запомнив, на какие именно повседневные нужды. И, когда подошло время заслуженного отдыха, Пётр понял, что ехать на юг ему не на что.
Дни отпуска он проводил за чтением книг, ежевечерними прогулками вдоль набережной и за тем делом, которое любил больше всего на свете: он рисовал картины. Каждое утро, выбирая часы, в которые его съёмную квартиру лучше всего освещал солнечный свет, Латышев брал в руки кисть и принимался за дело. Огорчался Пётр лишь неумолимости времени: «Хорошо, если бы отпуск длился в два раза дольше!»
На очередной остановке вошли двое: беременная блондинка лет двадцати пяти с пышной копной волос и коренастый мужчина в кепке на коротко стриженой голове приблизительно одного с нею возраста.
С осторожностью, чтобы не делать резких движений, женщина опустилась на свободное кресло рядом с Латышевым, тогда как мужчина присел через проход от неё.
Взглянув на вошедших, Пётр отметил для себя выразительность черт лиц этих двоих, равно как и поз, которые они заняли. Молодые люди сели вполуоборот друг к другу, но от Петра не скрылась напряжённость между ними.
Блондинка, нервно подёргивая ручку лежащей у неё на коленях сумочки, от усилий прикусила губу. Но этого она, казалось, не заметила. Наблюдавший за её движениями Латышев удивился крепости изделия: «странно ещё, что не порвалась».
Пётр покосился на спутника соседки и отметил круглое лицо, мясистый нос и глаза-щёлочки. Этот человек сутулился, отчего отвислый живот его сильно выпячивался. Блондинку он подзывал пересесть к нему, но та мотала головой, отказываясь.
Проехав две остановки, мужчина поднялся и после открытия дверей вышел на улицу. Он тут же обернулся и увидел, что спутница последовать за ним и не подумала: она всё так же сидела на месте и даже не обернулась в его сторону.
– Зин, ты чего? – удивился круглолицый. – Остаёшься? Идём же! – позвал он.
– Оставь меня! – едва шевеля губами, произнесла женщина.
– Зин, ну в самом деле?! Идём!
Женщина не шелохнулась. Двери захлопнулись. Автобус покатил дальше.
Латышев ощутил себя оказавшимся в ненужное время и в ненужном месте.
Обернувшись к блондинке, он увидел, что с её лица схлынула кровь, отчего оно показалось ему мертвенно бледным. Но как только остановка скрылась из виду, и оторопевший спутник не мог уже её видеть, щёки Зины подёрнулись румянцем, из глаз брызнули слезы, и, содрогнувшись всем телом, женщина зарыдала.
Петру захотелось провалиться сквозь землю. Из кармана рубашки он вынул свежий носовой платок и протянул соседке.
– Пс-сибо! – глотая слёзы, поблагодарила Зина, обратив, наконец, внимание, что сидит не одна.
– Не плачьте! – Петру не пришло в голову, чтó ещё сказать.
