Жизнь Иана Армстронга круто покатилась под откос с той самой минуты, когда ему сообщили, что в связи с упорядочением штатов он уволен. Нанимаясь на эту работу, Иан и не подозревал, что она окажется временной. Ни в объявлении, на которое он клюнул, ни в контракте, который он подписал, об этом не было сказано ни слова. И вот, через два года, в течение которых не чувствовалось ни малейшей угрозы безработицы, Иан как-то незаметно расслабился и даже стал на что-то надеяться, а это оказалось уж совсем некстати.
Предпоследняя патронажная мать Иана, наверное, отреагировала бы на известие о том, что он потерял работу, утешительными словами, жуя при этом со смачным чавканьем песочные крекеры: «Ладно, мальчик, не бери в голову; ты что, можешь заставить ветер дуть в другую сторону? Ведь нет же. Когда ветер доносит вонь коровьего навоза, умный человек зажимает нос». Сделав паузу, она, наверное, налила бы себе стакан остывшего чаю – из чашек она никогда не пила, – в несколько глотков осушила его, а потом продолжила бы: «Да это все равно, мой мальчик, что объезжать неоседланную лошадь». Сказав это, она вновь сосредоточилась бы на последнем номере журнала «Хелло!»[1], с восхищением разглядывая фотографии холеных особ, ведущих сладкую жизнь в шикарных лондонских квартирах и в загородных особняках.
Таким способом она обычно призывала Иана подчиниться судьбе и смириться с тем, что хорошая жизнь – это не удел таких, как он. Впрочем, Иан никогда и не стремился к хорошей жизни. Понимание – вот что было ему нужно, и он искал его с упорством ребенка, который не был, да и не мог бы быть усыновлен. Желания его были до крайности просты: жена, семья и безопасность от сознания того, что будущее будет хотя бы немного более радужным, чем жестокое и беспощадное прошлое.
А ведь ему казалось, что этих целей он почти достиг. Не жалея себя, он выкладывался на работе. Каждый день Иан первым появлялся в офисном блоке, постоянно и без дополнительной оплаты работал сверхурочно. Он знал по именам всех сотрудников компании. Да и не только их; он знал, как зовут их жен, мужей и детей, и это получилось как бы само собой. А благодарностью за все его усилия была устроенная в офисе отвальная с распитием тепловатого сквоша[2] да упаковка носовых платков, подаренная Тайей Рек.
Иан всеми способами пытался предотвратить то, что случилось. Он постоянно старался привлекать внимание к делам, которые исполнял, к тому, что трудился сверхурочно. Числясь временным работником, Иан даже и не искал другого места, считая это своего рода жертвоприношением. Он пробовал договориться с администрацией, соглашаясь работать за меньшую зарплату, а затем стал попросту умолять не выбрасывать его на улицу.
Столь явное, ничем не прикрытое раболепство перед начальством никак не унизило бы Иана, останься он в результате этого на прежнем месте. Ведь это означало бы, что кредит за недавно купленный дом будет по-прежнему регулярно выплачиваться. Более того, он и Анита пошли бы дальше в попытках подарить своему Мики братишку или сестренку, и Иану не пришлось бы посылать жену работать. И что самое важное, он не видел бы презрения, переполнившего глаза Аниты, узнавшей о том, что его в очередной раз поперли с работы.
– Дорогая, это все из-за проклятой депрессии, – объяснял он ей. – И она все больше и больше дает о себе знать. Наши родители во время Второй мировой войны прошли через испытание огнем. А на нашу долю выпало испытание депрессией.
Она бросила на него откровенно насмешливый взгляд.
– Да пошел ты со своей философией. Ты ведь и родителей-то своих не знаешь, Иан Армстронг. – А потом, вдруг резко и неожиданно сменив тон на дружеский, продолжала: – Значит, как я полагаю, мне снова светит библиотека. Хотя, честно говоря, я не вижу в этом большого смысла: ведь мне придется искать кого-то приглядывать за Мики, пока я на работе, а за это надо будет платить. А может, ты будешь присматривать за ним, а не искать новую работу?
Ее губы расплылись в широкой, насквозь фальшивой улыбке.
– Я как-то не думал…
– В этом и кроется корень всех твоих злоключений, Иан. Ты никогда не думаешь. Ты никогда ничего не планируешь. Ведь мы постоянно только и делаем, что катимся от проблемы к кризису, а от кризиса – к бедствию. У нас новый дом, за который нам не расплатиться, у нас ребенок, которого нам не прокормить, а ты по-прежнему ни о чем не думаешь. Если бы ты смотрел хотя бы на один шаг вперед, ты укрепил бы свое положение; если бы ты полтора года назад, когда на фабрике началась реконструкция, пригрозил им, что уволишься – а ведь тогда во всем Эссексе не было никого, кроме тебя, кто мог бы выполнить для них то, что…
– Это не совсем так, Анита.
– А как? Ты что, вообще ничего не видишь?
– А что я должен видеть?
– Да то, что тебя втоптали в грязь. Ты не лез вперед и не выпячивался. А если бы ты не сидел молча, то работал бы сейчас по контракту. Если бы ты когда-нибудь хоть что-то предвидел, то потребовал бы заключить с тобой контракт именно тогда, когда ты был им нужен больше, чем кто-либо другой.
