Лил серый дождь, будто с неба сыпали грязную ржавую арматуру, но мерзко было не от этого, а от того, что невозможно было спрятаться. Солнечный диск ещё даже не появился, а чёрный туман, медленно убивающий лёгкие и весь организм, заполнял каждый клочок забитой ливнем почвы. Поток воды был столь силён, что ветер даже не решался выбраться из своей недоступной взору простого смертного берлоги. Сибирская осень, как она есть: безумна, непредсказуема – сама неотвратимость.
Однако Дмитрий Петрович был здесь. Он сидел меж кустов, ветки которых плотно прижимали к телу холодную резину старого, огромного, военного дождевика, отчётливо ощущаемую сквозь тонкую ветхость рубахи. Время лениво передвигало свои коротенькие ножки, как мерзкая жёлтенькая сколопендра, тянулось, как вонючая болотная тина. Чёрные, грязные руки промёрзли до костей, едва чувствовались, будто от них совсем ничего не осталось, жутко затекли в своей хватке за топорище. Даже его сильная кисть, будто снятая с чугунного памятника, выученная в суровейших условиях токарной мастерской, с радостью сейчас променяла бы двухкилограммовый колун на что-то более мягкое, что-то более нежное…
«Нет, нет. Это последний на сегодня, хотя бы поэтому нужно дождаться.»
Слишком редко он выбирается на дело, чтобы пренебрегать такой великолепной возможностью: сразу две, а может три цели! Пусть этот паскудный дождь себе громыхает. Если сейчас сбежит из засады всего лишь из-за обмороженных культей и влажноватых ботинок – он ничего не стоит, как и его старания!
Он втянулся ещё глубже в плащ, натянув до самого носа капюшон.
«Вот и они! Давайте, быстрее!»
Парочка чёрных зонтов (таковыми они были под слоем мглы и нескончаемого потока воды) выплыла из низкой дворовой ограды. Фигуры жутко размыты – лишь силуэты, в руках явно прямоугольники чемоданов. Заглушённый сигнал пульта, явно лишний среди чужой симфонии – открылся багажник универсала, блестящего новизной сквозь дождь. Тучный мужской силуэт не без усилия погрузил чемоданы.
Воющее нетерпение Дмитрия Петровича было готово выпрыгнуть из тела и сожрать этих двоих с потрохами, но его он удерживал, как и лукавое желание выйти раньше времени да покрошить их в… Ни во что. Он никогда не убивал, и никогда не убьёт. Он не убийца, он – последователь пути, освободитель, воин в тени. И он останется в кустах, пока они не скроются за горизонтом.
Если хорошенько призадуматься, то дождь даже играл на руку – в такой мгле и собственного стручка не увидишь, не то что какого-то увальня цвета хаки в кустах.
«Господь Иисус…»
Женский силуэт недовольно задёргал руками и направился обратно во двор.
Что-то забыла.
Лиля ничего не забывала. Всё помнили её милые голубые глаза-озёра, глубже небесной бесконечности. Всё знали её аккуратные руки. Ни время, ни груз жизненных тяжб не исказили её доброго сердца. Не исказили…
Давно он уже не брал и капли в рот, думал прошла эта тоска, ан нет, потому то и пил, чтобы вообще ничего не осознавать.
Нашла! Дверь захлопнулась. Дверь бахнула. Резина тревожно зашуршала на соплях, которые здесь смели называть дорогой.
«Наконец-то!»
Из глубин вышел томный вздох. Он поиграл уставшими и затёкшими плечами, пытаясь их размять. Хорошая выдалась ночка. Если управится до рассвета – он будет счастлив как никогда.
Машина скрылась за поворотом через несколько дворов.
Он огляделся. Дождь затихал и теперь это был не грязный поток стройматериалов, а лишь жидкие брызги освежающих пушинок. Признаков жизни не было – мир всё ещё отдыхал, и даже обычно шумливая домашняя животина не подавала звуков.
– Поехали, как говорится, – прошептал себе под нос Дмитрий Петрович.
«Все мы скоро отдохнём. Скоро весь мир сможет вздохнуть, не выпустив облако пара».
Он уже не помнил, когда встал на этот тяжкий путь, когда вскинул на свои широки плечи неподъёмный груз, подобно Атланту. Знал лишь, что именно здесь он смог найти успокоения для своей грязной души после смерти Лили. Должно признаться, он не сам вышел на эту дорогу – Игорь, самый близкий друг, который был с ним всегда после её гибели. Ему теперь он должен по гроб жизни.
Старая метровая деревянная ограда из штакетника цвета серой плесени (и такой же на ощупь, особенно после дождя), не оказалась серьёзным препятствием, и Дмитрий Петрович юркнул через неё, ловко перекинув своё немолодое тело. Приземлился он уже на обе ноги, сжавшись в комок, не спеша с действиями – теперь он был на фронте и прежние разведданные из кустов устарели.
Дворик был самым обычным: бессмертные заросли у ограды, редкие куски изросшегося газона, галька то тут, то там, дорожка из кирпичей, пара облезших лежаков близ крыльца, и он не ошибётся, предположив, что за домом – посадки огурцов в навозной теплице и десяток палок с томатами. Дом также не был чем-то незаурядным: белая панельная постройка с облицовкой, видимо, из той же гальки, что и на земле, и всё это счастье прикрыто красной металлочерепицей, бывшей здесь как мерседес перед крыльцом опустошённой муниципальной поликлиники. Обычная летняя дача. В этом году они ничего не узнают, да и в следующем – не скоро.
