Недавно была у мамы. Разбирала шкаф. Интересный это шкаф: дубовый, огромный, метра два с половиной, с особым запахом, со своим микроклиматом. Шкаф этот похож на дом, целый дом, с фасадом, крыльцом, массивной крышей. Полый внутри, способный вместить взрослого человека в полный рост. И никаких тебе рюшечек-кружавчиков. Серьёзный такой предмет, сколоченный из крепких досок. Из украшений – только реечки по фасаду, резьба на углах, да тонкие ажурные металлические ручки на двух ящиках внизу шкафа, никак не вяжущиеся с монументальностью всей конструкции. Мой прадед сколотил его когда-то для бабушки, которую боготворил и окружал её удобными, сделанными с любовью, вещами. Надёжными, как и сам Георг, Георгий Адамович, мой прадед.
Дед снабдил шкаф кронштейнами на шарнирах, на которые сразу, без плечиков, можно было повесить платье, пальто. И если удавалось заполнить его нутро полностью, можно было представить себе, что находишься в театральной костюмерной, где найдётся наряд и для королевы и для шута. Ящики же представляли собой предмет особой гордости моей прабабушки, поскольку маленьким детям, слабым женщинам и субтильным юношам открыть их не представлялось возможным. Но бабушка, женщина не только необъятных габаритов, но и невероятной силы, с лёгкостью выдвигала ящики и хранила там документы, деньги, семейные драгоценности, письма и свидетельства о смерти двух старших детей, погибших трагически в юности.
Эдакий надежный, немецкой выделки, шкаф-сейф, хоть и без кодовых и амбарных замков. Но уже и я, родившись, сразу знала, что лезть в нижние ящики нельзя, даже если очень хочется! Нельзя, и всё тут!
Мои прабабушка и прадедушка, будучи немцами, подверглись депортации из районов Поволжья. Жителей выгнали, назвав опасными элементами, вывезли – с глаз долой – в отдалённые районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. Людям было отдано распоряжение подготовиться к переселению в течение 24 часов и прибыть в пункты сбора, взяв с собой только самое необходимое. Бабушка Гермина взяла мешочек с засушенными травами, в которые верила больше, чем в пилюли, микстуры, заговоры и молитвы, и машинку Зингер, которую, взгромоздив на спину, так и пёрла всю дорогу, буквально не выпуская из рук. Бог знает, каких трудов и здоровья ей это стоило, а только годам к шестидесяти и спина и ноги отказались ей служить -она уже почти не ходила, даже готовила сидя на табуреточке. Мама рассказывала, что помнит бабушку именно такой. Табуретка в центре кухни, рядом стол, недалеко плита и внучка в подмастерьях-поварятах. А поясница, вечно замотанная в шерстяной платок, напоминала о её подвиге. Но долгое время ещё бабушка кормила всю семью, обшивая местных модниц и вылечивая кашель-сопли-чесотки-поносы своими чудодейственными травами.
Шкаф этот – излюбленное убежище детей и кошек. Сколько видел он на своём веку обиженных страдальцев, маленьких сказочников и новорождённых котят! Сколько удивительных нарядов имел честь хранить в своём чреве, сколько разных запахов в себя впитал, сколько переездов претерпел! В этот шкаф пряталась Эля, Элеонора, Элен! Милое, юное, хрупкое создание с огромными синими глазами! Единственная девочка, опекаемая и оберегаемая всеми, Элеонора, к сожалению, не отличалась хорошим здоровьем. Она часто и подолгу болела. Редко выходила из дома. Проводила время, помогая матери по-хозяйству, читая книги и сочиняя стихи! Ей, такой страстной натуре, хотелось спасти весь свет: от болезней, страданий и войны! Она решительно заявляла, что пойдет санитаркой на фронт. Будет бороться в тылу за жизнь раненых – перебинтовывать их раны, ставить уколы и читать свои стихи! А еще Элеонора мечтала, как станет великой поэтессой, будет известна на весь мир, а томики её стихов поселятся в книжном шкафу каждой квартиры каждого жителя Советской страны.
