Сотрудник парижской газеты «Последние новости» И. Демидов находит, что в моей статье об эмиграции я «трижды солгал».
Первую – в порядке обвинения – ложь Демидов усматривает в том, что я не признаю в эмиграции «ни разногласий, ни борьбы». Это не совсем верно: я знаю, что между «Последними новостями», «Рулём» и «Возрождением» существуют разноречия по вопросу о наилучшей системе управления волею народа, знаю, что между эмигрантами возможны даже случаи физической борьбы: кажется, года два назад в «Последних новостях» было рассказано, что на почве «разногласий» религиозного характера отхлестали какую-то женщину по щекам. Готов верить, что факты такого сорта нередки среди эмигрантов, но так как «самокритика» в их среде не очень развита, то о междоусобных драках эмигрантская пресса молчит.
Однако эти «разноречия» и такую «борьбу» я не могу считать существенными. По существу, все эмигранты одинаково крепко стоят на том, что частная собственность, капиталистический строй – единственная и непоколебимая основа государства. Это – почти религиозное убеждение эмигрантов, и я не имею оснований сомневаться в их искренности. По вере своей они – «идеалисты», индивидуалисты. Идеализм не мешает им веровать, что индивидуальность – «гармоническая личность» и так далее – может расти и развиваться только на «материалистической базе» – на собственней землице, в собственном домике, – только в тесном окружении собственности. Они, конечно, не согласятся с тем фактом, что на почве погони за собственностью развиваются такие чувства, как жадность, зависть, ненависть, что именно собственность является источником преступлений, что обилие нотариусов и судей в современном государстве – верный признак обилия в нём грабителей и воров. Они просто скажут: «Это – наивность полуграмотных людей, „насвистанных“ большевиками».
Их веру в спасительность собственности нимало не поколебал тот факт, что не так давно собственники в их стремлении ограбить друг друга истребили, изувечили десятка три миллионов наиболее здоровых людей Европы, разрушили, уничтожили огромное количество культурных ценностей. Возмущение, которое испытывали «гуманисты», «защитники культуры», когда разрушались Лувен, Реймсский собор, города Северной Франции, Восточной Пруссии, Галиции, – это возмущение исчезло бесследно, нимало не изменив психологию тысяч Демидовых. В 1914–16 годах они кричали о зверствах немцев, но в 1917–21 годах это «гуманитарное» негодование не мешало им принимать более или менее активное участие в зверстве белых генералов по отношению к рабочим и крестьянам России, о любви к народу которой они так много всегда говорили и теперь всё ещё продолжают говорить. Странная «любовь», она не мешает большинству эмигрантов мечтать об «интервенции», то есть о нашествии иностранцев, то есть снова о массовом убийстве людей «любимой родины», о разорении и разрушении хозяйства возрождающейся страны. Совершенно изумительна бесстыдная и циническая радость этих людей, – радость, с которой они, питаясь «самокритикой» Союза Советов, отмечают в поучение миру даже такие ужаснейшие факты, как, например, перепечатанный в номере 2806 «Последних новостей» из московской газеты «Труд»:
«ГВОЗДИ В ХЛЕБЕ
Рабочий Дрюнин обнаружил в хлебе, купленном им в замоскворецком кооперативе, кусок железа и обойный гвоздь.»
Вторая моя «ложь» такова: я сказал, что «в России начато „необходимейшее дело нашего века“», совершается попытка перенести жизнь с трёх китов – глупости, зависти, жадности – на основы разума, справедливости, красоты, и это – заслуга Ленина, человека, имя которого навсегда останется гордостью России, человека, о котором величайший идеалист наших дней, прекрасная душа – Ромэн Роллан сказал: «Ленин – самый великий человек нашего века и самый бескорыстный».
Само собою разумеется, что по этому поводу с Демидовыми бесполезно говорить, они слишком низки для того, чтобы понять значение В. И. Ленина. Они, конечно, не согласны с оценкой Р. Роллана и с тем, что в Союзе Советов начато «необходимейшее дело нашего века». К тому же этот Демидов, Игорь, сын Платона, родился человеком бездарным и, очевидно, пребудет таковым до конца дней его. Я помню его лопоухим парнишкой с неровными зубами. Борне Бер, талантливый поэт, переводчик Мистраля, именовал Демидова Игошей, – был в Нижнем блаженненький Игоша Смерть в Кармане. Затем я видел Игоря Демидова в 1916 году в Петербурге, кажется, на Шпалерной, в квартире каких-то коллекционеров фарфора и фаянса. Одетый «земгусаром», он читал доклад о продовольственном положении в армии. В то время почти все люди его типа рассказывали трагические вещи оптимистическим тоном. Картины голода солдат, развала армии, бездарности командования – всё это возбуждало у гуманистов сладкую надежду: скоро – конец, Романовы уступят, у нас будет настоящая конституция, мы будем губернаторами. Разумеется, вожделение власти прикрывалось «гражданской скорбью», словами о любви к России, к народу. Мне кажется, что у большинства людей любовь – это и есть садическое стремление к власти. Не стану отрицать, что у многих «гуманистов» 1916–17 годов гуманизм вызывался их страхом пред будущим, пред революцией.
