Глава 1
Веселый солнечный лучик бесцеремонно проник в унылую мглу ее холодной комнаты. Запрыгал по стенам, взобрался на потолок и оттуда весело подмигнул. Вера недовольно поморщилась и закрыла лицо ладонями, пытаясь отгородиться от непрошенного гостя. Но он оказался настойчивым и неугомонным. Как любой первый весенний лучик, упорно пытающийся отогреть сердца людей от зимней стужи.
В сарае протяжно мычала Буренка – требовала вечерней дойки. Дружок заливался звонким лаем. Видимо, пьяный дядя Коля опять шныряет мимо ее забора, высматривая «добросердешную» соседку, у которой всегда, за очень редким исключением, можно было перехватить денег на опохмел. До пенсии.
Вера тяжело вздохнула, бросила несчастный взгляд на старенький томик Достоевского «Преступление и наказание» и аккуратно поставила его между «Бесами» и «Бедными людьми». Федор Михайлович был ее любимым писателем, и в домашней библиотеке его произведения занимали самое почетное место на верхней полке. Книги, написанные другими классиками отечественной литературы, располагались ниже. Они тоже были любимы, каждая по-своему, но чуть меньше.
Во дворе отчаянно пахло весной, и Вера с готовностью впустила в легкие теплый мартовский воздух. На секунду она даже зажмурилась от удовольствия. Но тут на нее обрушилась невыносимая тоска. Так было каждый раз, когда закрывалась очередная книга, и ей приходилось возвращаться в убогую реальность повседневной жизни.
Все оказалось, как она предполагала – и одутловатый дядя Коля, тянущий к ней трясущиеся руки, и преданный Дружок, пытающийся вывернуться из ошейника и все-таки цапнуть этого надоедливого пьяницу, и тоскливый взгляд Буренки, изнывающей от распирающей боли в вымени.
Глубокие моральные терзания остались в беспощадно захлопнутой книжке. И ей вновь пришлось возвращаться к серой безрадостной жизни. Откинув назад тяжелую русую косу, она погладила корову между рогами, присела на корточки и вспомнила о том, что тридцать лет – это еще не конец жизни, а только ее начало. Кажется, так было написано в «Космополитене». Вспомнив про толстый журнал в яркой многоцветной обложке, Вера улыбнулась. Никогда бы не подумала, что ее заинтересует подобное чтиво, оказавшееся у нее случайно и совершенно дико смотревшееся на фоне потрепанных, но от этого не менее благородных произведений классиков. Первое время она даже стыдилась этого несоответствия и убирала журнал подальше от укоризненных взглядов признанных гениев русской литературы. Но со временем и он гармонично вписался в их стройный ряд. И Вера умудрилась полюбить его почти как «Мертвые души». Может быть, чуть меньше…
– Конечно, это у них там, тридцатник – это самый расцвет, а у нас женщина в таком возрасте чуть ли ни старухой считается, – вслух проворчала она.
– Верунчик, выручи еще разочек, а? – продолжал стенать дядя Коля с улицы. – Ты ж знаешь. Я только до пенсии. Как получу – сразу к тебе.
Вера только досадливо покачала головой. Кто бы ей одолжил… хотя бы крошечную толику красивой, обеспеченной жизни, про которую пишут в журналах и показывают по телевизору. Она сама жила на одно пособие по инвалидности. Хотя в деревне этого было вполне достаточно. У нее была корова, куры и огород, которые не давали умереть с голоду. Она даже в продуктовый магазин ходила только один раз в месяц, за мукой и крупой. Остальное было свое – домашнее.
Но избавиться от дяди Коли было гораздо сложнее, чем от солнечного лучика. Когда Вера вышла из сарая, он по-прежнему стоял, привалившись грудью на забор, просовывая внутрь заросшую опухшую физиономию.
– Спасу от вас никакого нет, – вздохнула Вера. – Алкаш чертов. Отца моего своим пойлом на тот свет отправил. Теперь и сам туда собираешься?
– Что ты такое говоришь, Верунь! – сделал круглые глаза старик. – Я ж отца твоего любил. Он ведь моим лучшим другом был.
– Собутыльником, а не другом он тебе был, – сказала Вера и погрозила кулаком Дружку, в порыве нежности собравшемуся поставить передние лапы ей на грудь. Так он выражал свою любовь. Хоть и знал, что хозяйке такое проявление чувств не нравится.
– Просто здоровишко у твоего бати совсем слабеньким оказалось, – кажется, в глазах дяди Коли даже блеснула слеза. – Кто ж знал…
– Да куда уж ему до тебя, старого алкаша, – усмехнулась Вера. – Могу только тридцать рублей дать. Больше нету.
– Давай хоть полтинник, – оживился старик.
– Обойдешься! – вспылила Вера. – Тебя поить буду, а сама впроголодь жить?!
– Так бы и сказала, – замахал руками дядя Коля. – Нет так нет. Давай сколько есть.
– Жди, сейчас вынесу, – так же резко, как вспыхнула, успокоилась Вера.
Старинная мамина шкатулка стояла на антресолях, заваленная древним тряпьем. С малых лет Вера хранила там самое ценное. Сначала марки, потом наклейки, чуть позже – записки от своего одноклассника Сени. Сейчас там лежали мамины золотые сережки, цепочка и те крохи, которые ей удавалось сэкономить. Десятирублевых купюр там не оказалось. Пришлось брать пятьдесят рублей.
– Спасибо, дочка! – пришел в неописуемый восторг дядя Коля. – Все-таки сжалилась над стариком. Добрая у тебя душа, Верочка, добрая. Всегда об этом знал, а теперь еще раз убедился. Дай Бог тебе здоровья, да мужика хорошего.
