– Бабуль! «Баранки» от слова «барашки»?
Мура смотрит сосредоточенно и требовательно. На круглой щеке, чуть ниже скулы, длинная неглубокая царапина.
– А нечего заводить себе такие растопыренные щёки! – приговаривал вчера Гришка, аккуратно обрабатывая царапину йодом. – Щиплет?
– Щиплет, – шмыгала носом Мура, но стоически терпела. А потом всё-таки не удержалась и сладострастно разревелась: – Я же не виноватая, что у кустика такая колючая ветка!
– Так тормозить надо вовремя! Разбежалась и полетела. Вот и напоролась, – зудел Гришка.
Гришке девять с половиной, Муре пять. Гришка почти совсем взрослый, ест как не в себя, и руки стали длинные-предлинные. Мама Тоня говорит, что мальчики растут как попало – неравномерно, скачками. Сначала шея вытянется, потом руки. Гришка при ходьбе размахивает ими так, что думаешь – сейчас оторвутся.
– Ишь, гоблин, – ласково говорит о нём бабушка.
Бабушка три раза смотрела фильм про Властелина колец и теперь знает наизусть все нечеловеческие расы. Консьержка Римма Петровна у неё энт, потому что высокая, как дерево, и корявая – что нос, что локти. А голос такой, словно из дупла говорит. А вот дворника Касима бабушка называет хоббитом. Потому что маленький, уши врастопыр. И брови мохнатые – глаз не увидать.
– Поднимите ему брови, – говорит про дворника бабушка.
Касим словно чувствует, что брови – главный камень преткновения в общении с бабушкой. Поэтому при встрече всегда приглаживает их указательными пальцами. А потом вытягивается в струнку, словно бравый солдат. Только метла сбоку криво торчит.
– Здравствуйте, Зинаида Андреевна! – говорит Касим.
– Салям алейкум, – отвечает бабуля.
Мура сначала думала, что она Касиму про колбасу салями говорит. С которой к завтраку делает вкусные бутерброды – тонкий кружочек колбасы, ломтик сыра и листик салата.
Но бабушка объяснила, что «салям алейкум» – это приветствие на языке Касима. Бабушка вообще очень умная и много непонятных слов знает.
– Бабуль. Ну чего скажешь? – торопит её Мура. – «Баранки» от слова «барашки»?
Бабушка гладит её по вьющимся льняным волосам.
– Нет, солнышко, «барашки» от слова «баран».
– А «баранки»? – не сдаётся Мура.
– А «баранки» от слова «баранка».
– Ага. Буду знать.
Гришка с бабушкой сегодня снова делали русский. Разбирали слова – где корень, где суффикс, где приставка. Мура ходила кругами, запоминала.
– Гриша, это же так просто! – терпеливо объясняла бабушка. – Давай, например, возьмём слово «пирог».
– Давай, – оживился Гришка (он всегда голодный, когда делает уроки).
– И подберём к нему уменьшительные суффиксы.
– Уменьшительные? Это что такое? Я уже забыл.
– Ну как можно забыть? Сын – сыночек.
– А, вспомнил. Значит так. Пирожок подойдёт?
– Подойдёт. Ещё?
– Пирожочек.
– Хорошо. А ещё?
Гришка крепко задумался:
– Пирожо… пирожооооо… пик?
Бабушка даже не нашлась, что ответить. Сидела молча и только выразительно моргала.
Мура всегда с волнением наблюдает, как Гришка с бабушкой делают уроки. Сначала бабушка терпеливая, а Гришка смирный и исполнительный. Но по ходу занятий бабушка начинает жаловаться на давление, а Гришка ёрзает и скрипит стулом. Если у бабушки совсем кончается терпение, она уходит на кухню – пить чай.
– Надо остыть, – приговаривает она, отхлёбывая из большой кружки кипяток.
Гришка тем временем тоже остывает. Скачет кубарем по комнате или корчит смешные рожицы в окно. Гришка вообще весёлый. Если не заставлять его делать уроки. Особенно русский. Русский у него совсем не идёт.
– Такой же неспособный к языкам, как его отец, – жалуется бабушка, обмахивается журналом «Траволечение» и пьёт чай.
Муре жалко и её, и Гришку. Поэтому она утешает обоих, как умеет. Сегодня подарила Гришке синий карандаш, а бабушке – красный. Карандашей в коробке много, двадцать восемь штук. Хватит надолго. Когда карандаши закончатся, она ещё что-нибудь примирительное придумает.
Пока бабушка пьёт чай, Мура развлекает её разбором слов. «Хлеб» у неё от «хлебницы», а «баранки» от «барашков». Она водит глазами по кухонным полкам, подыскивая новые предметы. Цепляется взглядом за глиняную фигурку козы, цепенеет.