1. Пролог
Если бы Маську спросили, чего она не любит больше: летать самолетом или ездить поездом, так сразу и не ответила бы. Самолетом – привыкла, но боялась. Поездом – просто не любила. Особенно ночью. Не спалось, и в голову лезло всякое. А сейчас, после недели у Володькиных родителей, которые оценивали каждый ее шаг, каждое слово, - и подавно. Ну вот хоть тресни, не чувствовала она себя счастливой невестой перед свадьбой. В ее представлении, невеста должна парить от радости в небе, а ей словно по пудовой гире привязали на каждую ногу.
Это все нервы, сказала она себе и перевернула на холодную сторону противно пахнущую железнодорожную подушку. Еще три недели – и все будет позади. Сейчас вот вернутся, начнут новую программу, сразу станет не до рефлексий. А там и свадьба.
Телефон под подушкой квакнул – пришло сообщение в воцап. Ничего себе, половина второго. Опять сбились настройки, слетел ночной режим. Ну все, чувак, подписал ты себе смертный приговор, пора менять тебя на новый, без обид.
«Масюнь, - писал Андрюша, - глянь, какая цаца. Не службенное, не боись. Концертик. И что характерно, редкость музейная, никто это не поет. Шарил – не нашел ни одной записи смешанного хора. Только мужиковые».
К сообщению прилагались ноты. Нет чтобы отложить до дома, но Маська тогда не была бы Маськой. Уж лучше заняться делом, чем пялиться в верхнюю полку, слушать перестук колес и думать всякие ненужности.
Выбравшись из-под одеяла, она натянула спортивные штаны, нашарила под полкой сланцы. Покосилась на бабку, храпящую на соседней нижней полке, поправила Володькину руку, свесившуюся с верхней, вышла в коридор и села на откидное сиденье.
Так, теперь можно и посмотреть, что там за музейный концертик Андрей прислал с прицелом в новую программу. Они пели церковное, но Маська принципиально не брала ничего из того, что идет непосредственно за богослужением. С богом у нее были свои отношения, в которые она никого не посвящала и обсуждать не желала. Андрей и Алла параллельно пели в церковном хоре – ее это не касалось. Под каждой крышей свои мыши.
«Се ныне благословите Господа». Ипполитов-Иванов в обработке Чеснокова.
Маська чуть поморщилась. У любой хозяйки есть такое блюдо, которое она хоть и умеет готовить, но с некоторой опаской. С эдаким… душевным трепетом. У нее таким блюдом почему-то стал борщ. А композитором – Чесноков. И дело было не в церковности, не в сложности, а в какой-то особой энергетике его музыки. Словно касалось она каких-то внутренних струн, которые Маська предпочитала не задевать.
Наверно, стоило сразу закрыть и ответить Андрюше, что это для них не подойдет. К тому же партитура оказалась четырехголосной, значит, надо было самой дописывать партии для двух дополнительных голосов, чтобы никто не ехал на чужом горбу. Так уж у них повелось с самого начала: шесть человек – шесть партий, никакого унисона. Но глаза уже скользили по строчкам, а в голове пел хор.
Слух Маське достался от природы гармонический, не абсолютный, но именно тот, без которого в дирижеры лучше не соваться. Партитура для нее была не параллельно текущими мелодиями, а чередой аккордов, поэтому, глядя на ноты, она слышала произведение сразу так, как оно подразумевалось в задумке композитора.
Уже после нескольких тактов Маська поняла, что Андрюша не соврал. Это была бомба. Обманчиво просто, но цепляло за живое. Пробирало до мурашек, до слез. Слова? Может, там и были какие-то особые слова, но она в них не вдумывалась, да и не слишком-то понимала по-церковнославянски. Главным для нее всегда была мелодия. Особый язык, на котором разговаривают между собой те, кому дано слышать.
Нет-нет, я не хочу ни о чем думать. Я сейчас просто буду работать. Потому что мы однозначно это возьмем. Надо прикинуть, как сделать дивизи*, где какие мины заложены. Вот тут, например, Ирочка стопудово не споет большую секунду вниз, значит, придется взять это себе. А вот тут Серега запорет квинтовый ход, надо отдать его Андрюше.
Пробежав партитуру до конца, Маська вернулась к началу, теперь уже проглядывая каждый голос по отдельности. Разумеется, дирижируя – это шло у нее на автомате, даже когда пела, стоя под душем. Увлеклась так, что ничего вокруг уже не замечала. А потом вдруг почувствовала, что на нее смотрят.
Черт бы побрал светлую кожу, которая моментально превращает тебя в вареного рака.
Впрочем… не все ли равно? Ну поржет мужик, глядя, как она ручонкой машет и губами шлепает, лучше спать будет.
А кстати, крендель, занахреном ты не спишь? Третий час ночи. И вообще, туалет – вон там.
Но крендель, похоже, в туалет не собирался. Или уже оттуда вышел - Маська, побежденная Чесноковым, не заметила. Стоял у соседнего окна и пялился на нее, как энтомолог на редкого таракана.
- Извините, если помешал, - сказал энтомолог, продолжая рассматривать ее. – Всегда любопытно смотреть, если люди чем-то увлечены. Вы музыкант?
- Дирижер, - буркнула Маська, злясь, что ей как раз помешали. И что застали за таким интимным делом, как чтение партитуры. Хуже, чем за автосексом.
- Серьезно? Настоящий дирижер? Оркестром дирижируете?
