Виктор Пелевин (год рождения – 1962) – писатель, которого читают с интересом не только в России, но и в других странах мира (его произведения уже переведены на десятки языков). Феномен Пелевина, вероятно, заключается в следующем: он пишет некоммерческие произведения, которые имеют коммерческий успех.
Российская критика пока мало пишет о В.Пелевине, может быть, потому, что сегодня он – самый загадочный и ни на кого не похожий писатель. Его творческая манера – это непривычный и шокирующий «постсоциалистический сюрреализм». В интервью (которое он дал в 1999 году) писатель сказал о себе следующее: «Я практически не общаюсь с людьми из литературных кругов. А мои друзья литературой интересуются мало. Бывает, заедет кто-нибудь в гости на чёрном SAAB, ты ему покажешь свою книгу на японском, а он тебе скажет: “Когда ты, Виктор, делом займёшься?” Вообще, мне нравится писать, но не нравится быть писателем. Я писатель только в момент, когда я что-то пишу».
Кажется, что российский читатель стал внимательнее относиться к Пелевину после того, как в 1994 году его сборник «Синий фонарь» удостоился премии «Малый Букер».
В 1996 году в издательстве «Терра» в серии «Большая библиотека приключений и научной фантастики» вышли два тома фантастических рассказов Пелевина и роман «Омон Ра» – фантасмагория на тему истории советской космонавтики.
Особый читательский интерес в 1996 году был проявлен и к такому произведению Пелевина, как «Чапаев и Пустота» (издательство «Вагриус»). Сам автор так сказал об этом произведении: «Это первый роман в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте».
Много споров и дискуссий вызвал в читательских кругах роман Пелевина «Жизнь насекомых», герои которого, одновременно и люди (рэкетиры, наркоманы, мистики, проститутки), и насекомые, существуют в безрадостном и трагическом мире настоящего и будущего.
Большой популярностью пользуется и сборник В. Пелевина «Жёлтая стрела», в который вошли такие повести и рассказы, как: «Принц Госплана», «Хрустальный мир», «Онтология детства», «Девятый сон Веры Павловны», «Реконструктор» и др. С одним из рассказов этого сборника, «Ника», мы предлагаем вам познакомиться.
В апреле 1999 года в книжных магазинах появился новый роман В. Пелевина «Generation “П”», ставший самой читаемой книгой сезона. По словам самого автора, он пытается исследовать «способ существования белковых тел в эпоху четвёртой власти», проникая для этого в миры современной журналистики, рекламы, мистики, криминала, бизнеса и того, что принято называть «советской ментальностью».
библ. – библейское
бран. – бранное
деепр. – деепричастие
др. – другие
зд. – здесь
инф. – инфинитив
книж. – книжное
кратк. – краткая форма
–л. -либо
нег. – негативное
несов. – несовершенный вид глагола
перен. – переносное значение
прич. действ. наст. – причастие действительное, настоящего
времени
прич. действ. прош. – причастие действительное, прошедшего
времени
прич. страд. прош. – причастие страдательное, прошедшего времени
прост. – просторечное
разг. – разговорное
сов. – совершенный вид глагола
ср. ст. – сравнительная степень
т. п. – тому подобное
уменьш. – уменьшительное
устар. – устаревшее
фраз. – фразеологизм
Теперь, когда её лёгкое дыхание снова рассеялось[1] в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре, и на моих коленях лежит тяжёлый, как силикатный кирпич[2], том Бунина[3], я иногда отрываю[4] взгляд от страницы и смотрю на стену, где висит её случайно сохранившийся снимок[5].
Она была намного моложе меня: судьба свела[6] нас случайно, и я не считал[7], что её привязанность[8] ко мне вызвана моими достоинствами; скорее, я был для неё, если воспользоваться термином из физиологии, просто раздражителем[9], вызывавшим рефлексы и реакции, которые остались бы неизменными, будь на моём месте физик-фундаменталист в академической ермолке[10], продажный[11] депутат или любой другой, готовый оценить её смуглую[12] южную прелесть[13] и смягчить ей тяжесть существования[14] вдали от древней родины, в голодной северной стране[15], где она по недоразумению[16] родилась. Когда она прятала голову у меня на груди, я медленно проводил пальцами по её шее и представлял себе другую ладонь на том же нежном изгибе[17] – тонкопалую[18] и бледную, с маленьким черепом на кольце[19], или непристойно волосатую[20], в синих якорях и датах[21], так же медленно сползающую вниз, – и чувствовал, что эта перемена совсем не затронула бы её душу[22]. Я никогда не называл её полным именем – слово «Вероника» для меня было ботаническим термином и вызывало в памяти удушливо пахнущие белые цветы[23] с оставшейся далеко в детстве южной клумбы. Я обходился последним слогом[24], что было ей безразлично[25]; чутья к музыке речи у неё не было совсем, а о своей тёзке-богине[26], безголовой и крылатой, она даже не знала.
Мои друзья невзлюбили её сразу. Возможно, они догадывались, что великодушие[27], с которым они – пусть даже на несколько минут – принимали её в свой круг, оставалось почти незамеченным. Но требовать от Ники иного было бы так же глупо, как ожидать от идущего по асфальту пешехода чувства признательности
