Мужчина, лет сорока с небольшим, спортивного телосложения, в джинсовом костюме, с лицом, напоминающим какого-то актёра из отечественных боевиков – эдакого мачо, – крадучись шёл вдоль кирпичной стены обшарпанного четырёхэтажного здания. Летняя ночь стрекотала сверчками, никаких других звуков не было, город спал. Человек раздраженно отмахнулся от назойливого комара. Под ногами хрустнула раздавленная об асфальт коробка из-под спичек. На лице выразилась гримаса разочарования от такой неосторожности. Поглядывая на окна однообразных «сталинок», тянущихся вдоль узкой улочки, он явно искал конкретный дом. Табличка на углу одного из них с противоположной стороны в слабом свете одинокого фонаря обнаружила цифру «6».
– Шесть, – шёпотом, одними губами произнёс «мачо», – моя, значит, нечётная, о'кей, мне нужен седьмой, не этот ли?
Он добрался до угла дома, вдоль которого шел, задрал голову – указание на номер строения отсутствовало. Миновал палисадничек, разделяющий дома, оглянулся. Улица была пустынна и безмолвна, ни одного горящего окна. Полтретьего – самый сон у мирных граждан.
Осмотр следующего дома также ничего не дал. Не всегда провинциальные городки отличаются аккуратностью в обозначении улиц и номеров зданий. А зачем? Для местных это лишнее, а иногородних бывает мало. Это тебе не областной центр или столица. Впрочем, и в столице порой не так просто найти нужный дом – только на язык, что до Киева, и вся надежда.
Прижавшись спиной к теневому торцу дома – фонарь остался позади – мужчина замер. Показалось, что хлопнула дверь подъезда с внутренней стороны двора. Настырный комар не отпускал свою добычу и противно зудел над головой.
– Лёш, ты тут? – раздался женский шёпот совсем рядом где-то за углом.
В ответ вяло зашуршала трава или кусты, треснула сломанная ветка, и пьяный мужской баритон с хрипотцой пробормотал что-то невнятное, типа: «да иди ты на…».
– Ах ты, собака такая! – уже почти в голос выпалила женщина. – Ты когда, чёрт, прекратишь пить, мерзавец? Ну-ка, живо домой… Давай, давай, подымайся.
Послышалась возня, сопровождающаяся беззлобной женской бранью, кряхтением, сопением и сплёвыванием пьяного мужика. Банальная семейная ситуация: муженёк не дошел до подъезда трёх шагов, рухнул в кусты под окнами соседей с первого этажа, а те донесли женушке: мол, иди, забери своего, явился ни свет ни заря… Что-то в этом роде. До оскомины предсказуемый сценарий.
Притаившийся за углом человек дождался, когда дверь подъезда вновь хлопнула и, пригнувшись, прокрался под окнами к самому подъезду. Над ним ржавая табличка «Дом № 7, подъезд 1» и список квартир. Потянул ручку на себя и оказался внутри. В подъезде, воняющем кошками, мочой и перегаром, тускло горела чудом уцелевшая лампочка. Наверх, вероятно на третий этаж, поднималась супружеская пара. Перебранка продолжалась. Сотрясание перил, мычание, кряхтенье, сбивчивые шарканья шагов, шелест и треск рвущейся одежды – всё свидетельствовало о больших сложностях в отношениях и в преодолении непокорных ступенек.
Ночной визитёр не отрываясь смотрел на обитую железом закрытую дверь под лестничным маршем. Она вела в подвал…
Не дожидаясь, когда шум наверху стихнет – скорее он был сейчас на руку, – человек звякнул отмычками и распахнул чуть скрипнувшую дверь, осторожно прикрыл её за собой и спустился в темноту. Маленький фонарик осветил подвальный коридор, больше походящий на лабиринт. «Немцы пленные строили. Сразу после войны», – подумал мужчина и, мягко ступая ногами, обутыми в тёмные кроссовки, двинулся вдоль деревянных сараев.
В одном из узких тупичков, где напротив крохотного вентиляционного окошка, зияющего высоко в стене и до половины заваленного снаружи землёй вмеремешку с мусором, была дверь. На ней просматривалась полустёршаяся и поблёкшая от времени, рисованная графитом и тушью картинка: торс культуриста в натуральную величину с гротескными мышцами, тщательно проработанными до каждого волоконца, и очень условно обозначенным лицом. Дверь отличалась от прочих крепостью, тщательно подогнанными шлифованными досками и массивным амбарным ржавым замком.
Человек дотянулся до окошка и закрыл его прихваченным по дороге грязным куском поролона, порылся в кармане, вынул сначала связку отмычек, секунду смотрел на неё, потом убрал назад и достал ключ.
– Похоже, замок родной, смазать бы…, – прошептал «мачо» и облизал пересохшие губы. Было заметно его волнение. Он вставил ключ в скважину, повернул с некоторым усилием, и замок открылся. Скоба легко откинулась, обнаружив следы сохранившегося солидола. Очевидно, механизм был нафарширован смазкой заботливым хозяином.
Оставив замок в кольце косяка, человек потянул за ручку. Дверь не шла.
– Всё правильно, – сказал он и обвёл лучом фонарика весь периметр двери. В крайней ее доске, почти посередине между петлями был кружок от сучка, а в его центре – еле заметное отверстие. Пришлось потратить некоторое время на поиски шурупа, который нашёлся в соседнем отсеке подвала, одиноко лежащий на бетонном полу. Используя как штопор, человек завинтил его в сучок, дёрнул и вынул коричневый кругляшок, словно пробку из бутылки. Просунув палец в образовавшееся отверстие, «мачо» удовлетворённо хмыкнул. Достал из куртки хирургический зажим с длинными «губками». Чьё-то хитроумное устройство неопытной руке чужака поддалось не сразу. Несколько минут ушли на то, чтобы ухватить зажимом тонкую сталистую проволоку-струну и, прижимая плечом дверное полотно, открыть-таки прочный засов, запирающий дверь изнутри.
