Мы уезжали из СССР в ноябре 1990-го. С огромным трудом отправили багаж, отгуляли прощальный вечер, поставили навеки ушедшим от нас старикам новые мраморные памятники. Думали, что уезжаем насовсем. Никто не знал, что через два года огромная империя развалится, а ещё через несколько лет можно будет свободно ездить из России в Израиль и обратно. Мы не афишировали свой отъезд. У нас остался последний вечер в нашей квартире. И я не выдержал: я должен был с ним попрощаться. Уехать вот так вот, не сказав ни слова, было бы непростительным свинством. Это был единственный человек в нашем дворе, к которому я зашёл.
Дядя Костя, дядя Костя… Сколько ж тебе было тогда? Наверное, около восьмидесяти. Безногий инвалид войны, не потерявший присутствия духа. Он ездил на инвалидном «запорожце», и единственный гараж, стоявший в нашем дворе, принадлежал ему. Тот находился как раз между нашими подъездами, и к нему вела бетонированная дорожка, на которой дядя Костя разрешал мне парковаться.
Я никогда не слышал, чтобы он жаловался на жизнь. Он ещё ездил на охоту в сопровождении своей охотничьей собаки. А нам он ремонтировал обувь, честно зарабатывая минимальную добавку к пенсии. Мы иногда беседовали, но о чём я сегодня очень жалею – что не расспросил его о боевых буднях, о том, в каких сражениях он потерял свои ноги, защищая нас от фашизма. Этого я уже никогда не узнаю. И жену его помню, тётю Раю, она тоже была немолода и выглядела не совсем здоровой. Это сегодня в Израиле к таким пожилым и беспомощным приходит на дом прикреплённый работник, который помогает ухаживать. Или их определяют в интернат, где позволяют пусть не идеально, но достойно дожить отпущенное. А тогда… Мне даже представить страшно, как тёте Рае приходилось купать своего мужа. Дядя Костя, словно высеченный из глыбы, и без ног весил, наверное, килограмм восемьдесят, а она была такая хрупкая.
Я позвонил в дверь, и мне открыла тётя Рая. Я был своим человеком, и меня сразу пригласили на кухню, где дядя Костя пил чай.
– А, Лёня пришёл. Садись со мной. Чаю выпьешь?
– Нет, дядя Костя, спасибо.
– Ну что у тебя, починку принёс?
– Да нет, дядя Костя, я попрощаться пришёл.
– Что значит попрощаться?
– Уезжаем мы.
– Переезжаете?
– Нет, дядя Костя, насовсем уезжаем.
– Куда?
– В Израиль.
– Да как-к-к-к же это?
Сморщенное, как сушёный гриб, круглое дяди Костино лицо задрожало, а из глаз выкатились слёзы.
– Как же так можно?
А губы непрерывно затряслись.
Тогда в нашем городе отъезд на историческую родину не был привычным делом, мы уезжали в первой десятке семей. Я не знаю, что чувствовал дядя Костя, простой русский мужик, не мыслящий свою жизнь без России. Возможно, я был тогда для него предателем Родины. Прости, дядя Костя, ни тебя, ни Россию мы не предавали, уехали честно, никого не кинув. Просто пришло время перемен, две тысячи лет наши предки мечтали встретить следующий год в Иерусалиме. И мне выпала огромная честь вывезти свою семью на историческую родину. Наверное, мы чувствовали себя так же, как русские, возвращавшиеся в Россию после долгих лет скитаний по чужбине. Мы рвали корни, оставляли квартиры и могилы стариков. Мы прощались с этими могилами на кладбище, понимая, что можем никогда не вернуться. Но мы это сделали, осуществили свою мечту, и за это никто не может нас упрекнуть.
Спасибо тебе, дядя Костя. Ты был нам хорошим соседом, я никогда тебя не забуду, и тётю Раю тоже. И свою четвёртую книгу я посвящаю вам. Я так и назову своих героев – Константин и Рая. Конечно, это будет не ваша история, я собирал её по крупицам. Но это – часть истории огромной страны, которую вы тоже писали своей кровью. И вы заслужили эту память. А я буду перечитывать эту книгу и вспоминать о вас.
Светлая вам память.
