I. Бесы и прочая нечесть
– Доброе утро, Ямамото!
– Здравствуй, Софья.
– Как настроение?
– Как погода сегодня, Софья.
– А какая сегодня погода?
– Взгляни в окно и увидишь. А впрочем, давай лучше посмотрим, что думают на этот счет метеорологи.
– Давай!
Всеми уважаемый, смешной, но, по скромному мнению Ямамото, являющийся полным воплощением тупости и бездарности ведущий вещает:
– Всем здравствуйте, дорогие мои друзья или не друзья!
«Идиот» – подумал про себя Ямамото.
– Сегодня я, – продолжал ведущий, – если вы не знаете, а если знаете – то хорошо, хочу поведать вам о погоде. Но прежде, хочу прочитать вам стихотворение Пушкина «Зимнее у…
– Какой к черту Пушкин! – прокричал Ямамото не дослушав, который как-будто и забыл про присутствие дамы, лицо его исказилось от ярости. – Мы хотим послушать о прогнозе погоды, а он, идиот, какого-то Пушкина приплел! Кто это? (Японцы мало что знают о Пушкине)
Ямамото хотел было выключить телевизор от ярости, но Софья попросила этого не делать. И Ямамото пришлось мучиться, слушая этого, как он сам выразился, идиота.
– Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня, – заканчивал ведущий. – Вот так и закончилось всеми известное стихотворение Пушкина «Зимнее утро».
Должно сказать, что каждое слово ведущего, неизвестно почему, потихоньку выводило из себя Ямамото, он уже начал постукивать ногой. Неизвестно к чему это приведет.
– Этот стих, – продолжал ведущий, – я рассказал к тому, чтобы описать сегодня. Сегодня утром было морозно. Было примерно -5°С. Это доказывает строку «Мороз и солнце…», ведь -5°С это уже мороз.
– Да неужели! – сказал Ямамото уже с кривым лицом и немного дергающимся глазом.
– Ооо! Как холодно! – сказала Софья, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но было уже поздно: Ямамото выходил в неудержимую ярость.
– По ощущениям -3, – опять-таки продолжал ведущий. – Сегодня ночью выпадет снег. Ох! Как я люблю снег! В нем есть что-то манящее. Я хочу взять и взлететь к небесам и…
– И задохнуться! – опять перебил ведущего бедный Ямамото. – Ох! Как это было бы славно!
– Вообщем, люблю, – продолжал ведущий. – Сегодня будет сильный ветер, настолько сильный, что может, я смогу попасть на небеса и увидеть Бога! Что или кто такой Бог? Бог…
На этом моменте Ямамото, совершенно взбешенный, выключил телевизор. И начал красный как помидор, со слезами гнева на глазах и с уже совершенно неузнаваемым лицом говорить:
– Ну ты (непечатное слово) скотина! Как таких (непечатные слова) свет носит! Выродок. Чертов Бес! Да я бы тебя (много оскорбительных непечатных слов) заживо зажарил бы и к самому сатане послал бы! К черту эти передачи!
II. Странная встреча
Но кто же такой этот Ямамото? И как он, черт меня возьми, так хорошо знает русский? Это был относительно молодой человек лет 35, с весьма приятной славянской внешностью. Нос его был с горбинкой, довольно узкий и длинный, глаза голубые (с какой-то тяжестью что-ли), волосы белобрысые и немного волнистые, кожа смуглая, лицо овальное и с каким-то грустным выражением, брови толстые, густые, а также: шикарные рыжие бакенбарды.
Да, человек он был довольно вспыльчивый и, даже можно сказать, немного нездоровый, да и вообще, странным был. И жизнь его, конечно, была нелегка. А если вкратце: родился он в Японии, в Токио; отец его, Григорий Михайлович Сатуновский, был успешным предпринимателем, переехавшим в Японию на долго, был довольно умен и также красив. Мать Ямамото, Маргарет Миллер, Григорий встретил в 29 лет в Токио, в Н-ом саду. Знакомство их было весьма странно: в летний вечер, часов в 9, Григорий, по обыкновению, гулял после работы. Проходя через мост, в пруду он увидел группу рыб и решил их сфотографировать (он любит рыбок). Он начал свисать на ограждения, чтобы как можно ближе их (рыб) заснять, между тем, на противоположной стороне моста стояла Маргарет и фотографировала свою знакомую на фоне пруда, а та принимала сотню различных поз: и какая-то надменная, и какая-то с насмешкой, и какая-то страстью, и какая-то черт знает какая, но все равно возвышенная (думаю вы понимаете о чем я), помимо бесчисленного количества поз надо еще ракурс выбрать, так и металась туда сюда Маргарет, а потом, отходя опять для новой фотографии, поскользнулась и упала на Григория, так мило фотографировавшего рыб, так он, совершенно неожиданно для себя, плюхнулся с кувырком в воду. Маргарет, удержавшаяся на ногах, вся посинела лицом, она с замиранием сердца смотрела на пузырьки в воде, но, к счастью, голова Григория показалась. Увидев Маргарет, он в гневе закричал по-русски: «Дура! Ах, дура окаянная!» Естественно, что Маргарет ничего не поняла (сделала только недоумевающее лицо) и сразу же побежала на выручку Грише, а тот еще еле плавать мог: он барахтался и бранил ее. «Дура, зачем ты бежишь к берегу, когда можешь спрыгнуть с моста?» – кричал Гриша. Он думал, что она должна непременно спасти его. Прибежав к берегу, она поняла какую глупость совершила.
«Зачем же я, – думала она, – побежала к берегу, когда могла спрыгнуть с моста? Вот дура-то!»
Совсем не стесняясь, сняла она почти всю свою одежду и бросилась в воду. С горем пополам, вытащила она его из воды и даже и даже искусственное дыхание собиралась делать. Но тот у же спокойно ответил по-русски, качая головой: «Нет, дура окаянная, не стоит, не стоит». И спокойно себе заснул, потому что устал. Тут Маргарет чуть с ума не сошла. Слезы полились градом из глаз ее. Она зачем-то начала целовать уснувшего, надавливала на его грудь, то молилась, то грозила кулаком в небо, но Гриша спал крепко. И вдруг она осознала, что надо бы и скорую вызвать. Не без нервов, дождалась она скорой. Григория наскоро осмотрели и, сказав что в легкие могло попасть немного воды, повезли в больницу.
