Его здесь, в относительно тихом месте обычно шумного морского порта, видели не первый день. Да и сам он не делал из этого тайны, пытаясь скрываться при приближении людей. Он появлялся едва ли не с восходом солнца и продолжал сидеть до заката, вглядываясь вдаль. Казалось, ему не ведомы ни голод, ни усталость, даже малейших признаков утомления нельзя было прочитать на его веснушчатом лице.
Волны неспешно, как вчера, как и много лет до этого, накатывали на песчаный берег и создавали одним им ведомый рисунок, который следующим разом смывали, как если бы прежний им не понравился. Сколько миллионов, миллиардов раз продолжалось сие действо, никому не подсчитать. И каждый раз, возвращаясь в родную стихию, они прихватывали несколько десятков тысяч песчинок. В море же, волны смыкались с соседними и всё время поверхность моря находилась в движении, как если бы там ворочался сонный великан.
О чём он думал или мечтал, никто из прохожих не удосуживался расспросить, хотя кто знает: открыл бы он свой секрет, если он существовал, разумеется. Мальчишки в этом возрасте неохотно расстаются со своими тайнами, в кои даже близких товарищей посвящают под клятвой.
Мало ли что могло втемяшиться в юную голову. Может статься, он просто отлынивал от школьных уроков или иная была в этом причина. Сей факт так и остался нераскрытым. Мне думается, где-то в дальних морях его отец – морской волк бороздит океанские просторы и тоже высматривает родные берега, стоя у штурвала в вахтенные часы. Или напротив сгинул у каких берегов, но мальчишка упорно продолжает не верить людским словам и всё ждёт и ждёт. Не отец ли ему говорил: в море я, как дома. Солнце уже изрядно потрудилось на его лице, ещё ярче обозначив конопатки, да и кожа на носу успела облупиться. Но он не обращал ни малейшего внимания. Казалось, во всём мире они одни: он и море.
Море простиралось перед ним своей серебристой белой гладью до самого горизонта и изредка эту божественную идиллию нарушали обитатели морской стихии, сверкнув своим зеркальными плавниками на солнце. В такие мгновения солёные брызги разбивались на тысячи радуг, чтобы через минуту вновь воссоединиться в единое целое. В воздухе носились легкокрылые чайки, что, заметив движение в воде, тут же устремлялись туда и иногда им сопутствовала удача. Мальчик видел в клюве той или иной птицы бьющуюся рыбку. И тогда начиналась борьба в воздухе за обладание этим призом и чайка, которой повезло прилагала все свои усилия дабы не упустить свою добычу. В иные дни оно было ярко-голубым у самого берега, а немного дальше меняла окраску на изумрудный цвет. И уже далее море шло полосами, пока не становилось совсем чёрным у самого горизонта.
Мальчик вспомнил, как ещё будучи маленьким поймал медузу. Он тогда ещё не знал, что они бывают смертельно опасными и в своём невесомом теле таят огромную опасность. Да и как можно поверить в такое от этой слизи? Скользкая, более похожая на нечто студенистое, она переливалась из одной ладошки в другую. Он тогда положил её на камушек и начал с интересом наблюдать. Медуза тут же на его глазах растеклась на камне и стала уменьшаться в размерах. Это было удивительно. Когда медуза стала совсем крошечной, более схожей с каплей на камне, он поспешил вернуть её в море. Оказавшись в воде, медуза не сразу начала подавать признаки жизни, всё ещё оставаясь в том виде, в каком он её вернул. Но вот, прямо на глазах она стала преображаться, приобретя сначала цвет, а после и свою форму. А ещё он любил нырять в море и вытаскивать на берег раковины. Самые красивые он уносил домой и дарил младшим братьям. Но сейчас ему не хотелось купаться, он просто сидел на берегу. Как всё давно это было.
Мальчик и море. Это всё было так и не так. Стоило бы людям приглядеться внимательнее, и они вполне заметили бы, что его не меньше моря занимает шхуна, поблёскивающая на солнце свеженанесённым лаком. Любо даже далёкий от моря человек увидел бы обновление бортов, на которых с большой любовью вывели название шхуны: «Селестина». Новый такелаж, ещё не познавший морской стихии и палящих луче солнца, от которых некуда спрятаться.
Может быть, причина крылась в маленькой девочке, что посещала шхуну с красивой женщиной и импозантным мужчиной? Это произошло в тот день, когда шхуна бросила якорь у самого берега и с неё отчалила шлюпка с несколькими матросами. Именно в тот день и появились они в первый и последний раз здесь, на этом месте. Один из матросов хотел девочку поднять на руки, но мужчина властным движением пресёк его душевные порывы. С той минуты мальчик невзлюбил этого человека, пусть даже он никоим образом ничего предосудительного не совершил в его адрес.
На борту шхуны, не смотря на полуденные часы, никого не было. Об этом говорило хотя бы то, что все двери задраены, а на палубе ни единого следа. Не могли же матросы перемещаться по воздуху, если бы таковые имелись там. Что же в таком случае могло привлечь внимание мальчишки? Тем паче его одежонка не самой первой свежести с заплатками, прямо говорила, что он из бедных кварталов. Эти небольшие лачуги можно разглядеть даже отсюда если подняться на небольшую возвышенность. Они стоят настолько близко друг к другу, что кажется там и пройти между ними не представляется возможным. Среди этих серых домиков, больше похожих на игрушечные своими размерами, находится и его дом. В этом доме бедная женщина пытается управиться с кучей детишек, которые только и знают, что приставать с просьбой о еде. Эти дети не знают, что такое куклы или красивые игрушки, но уже познали, что значит: с самого утра ни крошки хлеба не было во рту. Все их игрушки морские раковины, выброшенные волнами на берег или кошки и собаки, что забредают в эти кварталы. По всему внешнему облику мальчугана заметно, что его воспитанием, как и внешностью, никто не занимался. Волосы, закрывающие пол-лица, едва ли имеющие представление о таком предмете, как расчёска, выцвели на солнце и представляли собою некое подобие птичьего гнезда. Босые ноги, никогда не знавшие обуви, на пятках потрескались, но неудобств не доставляли. Они, казалось, покрыты дублёной кожей, которым не страшны даже колючки.
