Сумрак августовской ночи неохотно уступал место дню. Небо медленно светлело, словно в чернила по капле добавляли белую краску, на востоке появилась робкая золотисто-розовая полоска – предвестие зари. На листьях деревьев сверкали капли росы, прохладный воздух пах медом и свежескошенной травой.
Тишина, царившая вокруг, оглушала. Город, расположенный на высоком берегу реки, чьи каменные стены и башни были видны издалека, казался вымершим. Не гремели телеги по каменному мосту, не слышалось топота ног, ржания лошадей или криков возниц.
Только птицы беззвучно рассекали воздух над темной водой. Они пролетали, то поодиночке, то небольшими стайками, потом рассаживались на ветвях прибрежных кустов, поглядывали по сторонам, словно чего-то ждали.
Внезапно над рекой словно промелькнул алый вихрь. Он светился так ярко, что предрассветный сумрак на несколько мгновений превратился в сияющий полдень. Птица – а это была именно она – перевернулась в воздухе, и легко спланировала вниз. Задев крылом воду и подняв кучу брызг, птица сделала круг над рекой и, выбрав покрепче ветку, опустилась на неё.
Маленькие птички встретили её восторженным щебетаньем, словно подданные – королеву. Она в ответ чуть склонила голову и отряхнулась. Сияние, окружавшее её, погасло, и птица стала почти незаметной на фоне дерева.
Над рекой во всем блеске поднималось солнце. И, хотя его свет затмить невозможно, любой, кому посчастливилось бы увидеть загадочную птицу, не забыл бы этой картины до конца своих дней. А, может, посвятил бы свою жизнь тому, чтобы поймать её.
Потому что эта птица была фениксом.
Деревянный домик, находившийся в пригороде Лирсы, ничем не отличался от десятков таких же, расположенных по обе стороны улицы. Двухэтажный, с узкими окошками, выходившими на юг, украшенными деревянной резьбой, и высоким крыльцом, он считался бы достойным жилищем для семьи торговца, если не обращать внимания на досадные мелочи.
Во-первых, потемневший от времени и покосившийся забор, в котором порой меняли сгнившие прутья, хотя давно требовалось поставить новый. Во-вторых, запущенный сад – у госпожи Мирш не находилось времени, чтобы ухаживать за ним, поэтому клумбы заросли травой, а кустарники нуждались в обрезке. В-третьих, облупившаяся краска на стенах дома и следы потеков на крыше любому гостю подсказывали о том, что дела торговца тканями идут неважно.
Но Зельда не обращала внимания на подобные мелочи. В этом доме прошло её детство, она знала в нём каждую половицу, каждую ступеньку на лестнице. Она не представляла, как можно жить где-то ещё.
Птица влетела через распахнутое окно на втором этаже, сделала круг по комнате и опустилась на пол. Мгновение спустя в комнате появилась обнаженная девушка. Она взяла висевшее на стуле платье и быстро оделась. Потом подошла к зеркалу в деревянной раме и принялась укладывать волосы.
Зельда хмурилась – тяжелые каштановые пряди не так-то легко расчесать и закрепить шпильками. Наконец, она убрала волосы в узел на затылке, украшенный сеточкой из золотистых нитей. В уши надела скромные сережки, подаренные матерью, на шею – тонкую серебряную цепочку.
Как любой девушке, Зельде хотелось выглядеть как можно привлекательнее. Но отец, заметив, что знатные дамы не заходят в лавку, если их встречает хорошенькая девушка, запретил ей носить нарядные платья, и строго следил за этим.
Но скрыть свежесть и красоту Зельды было невозможно. Вот и сейчас в зеркале отразилась стройная, среднего роста, девушка, с нежным, как лепесток лилии, лицом и большими чёрными глазами, обрамленными загнутыми ресницами. Когда она улыбалась, на её щёках появлялись очаровательные ямочки. А если распускала свои тёмные волосы, они, словно блестящее покрывало, окутывали её до талии.
Неудивительно, что, когда Зельда шла по улице, почти все мужчины оборачивались ей вслед. А один молодой художник, приезжавший в гости к соседям семьи Мирш, попросил разрешения написать её портрет. На нём девушка, с пышными темными кудрями, с букетиком маков в руке, и в длинном платье из алого шелка, казалась волшебным существом, рождённым в пламени.
Люди восхищались портретом Зельды. А сам художник, сокрушаясь, говорил, что не смог передать и десятой доли её очарования.
Сам того не зная, живописец угадал правду – красота Зельды не была красотой обычной смертной женщины. Но об этом знала только сама девушка и её приёмные родители.
…Дверь со скрипом отворилась, пропустив женщину средних лет, с кипой отглаженного белья в руках. При виде Зельды она радостно улыбнулась, но улыбка исчезла, стоило ей заметить распахнутое окно.
Мирта бросила белье на кровать, потом с непривычной для неё поспешностью подошла к окну и захлопнула его. И только затем обернулась к дочери:
– Зельда, как ты могла? Неужели опять летала ночью?
Девушка наклонила голову. Виноватой она себя не чувствовала, да и не смогла бы отказаться от полетов. Всё-таки, феникс – птица, и её неудержимо тянет в небо. Но, попробуй, объясни это человеку, который всю жизнь провёл на земле.
«Она волнуется за меня», – вздохнула про себя девушка, и, подойдя к матери, прижалась щекой к её щеке.
