Женщина лежала на спине, нелепо подвернув обгрызенную правую ногу. Обе руки были отъедены полностью. Обрывки тряпья, в которые превратился синий сарафан, пропитались засохшей кровью.
Лица женщины я не видел. Его закрывал лоскут кожи с длинными слипшимися волосами, сорванный с головы. Волосы когда-то были светло-русыми, но теперь выглядели бурым неопрятным комком. Над лоскутом голо белел череп. Над черепом, жужжа, вились крупные зелёные мухи.
– Любава это, – хрипло подтвердил боровский староста.
Высокого жилистого мужика с длинными нечёсаными волосами мы прихватили с собой из деревни. Он не был охотником, но здешние леса знал хорошо – промышлял диким мёдом, насколько позволяли лешие.
– Любава, – снова сказал староста и сглотнул. Его длинное лицо побелело, губы вытянулись в тонкую бледную линию.
– Три дня назад пошла за клюквой и пропала. Всей деревней искали. А она – вот где.
Староста отошёл в сторону и отвернулся. Его крепкие плечи сутулились.
Чупав наклонился над трупом.
– Медведь задрал, – уверенно сказал он. – Сшиб с ног, кожу на глаза натянул, а уж потом заел.
– А зачем медведь ей голову ободрал? – спросил я.
Чупав ухмыльнулся.
– Не выносит человеческого взгляда. Волку – тому по хер. Хоть обсмотрись. Но волк валит и горло рвёт. А медведь непременно кожу на глаза натянет первым делом.
Я посмотрел на нетронутую шею женщины. Потом повернулся к старосте.
– Сколько людей у вас в деревне пропало?
Староста пожал плечами и повернулся ко мне, стараясь не смотреть на труп.
– С зимы пятеро уже. Серёжка Чёрный по весне на рыбалку пошёл – не вернулся. Потом пастух исчез, и двух коров волки загрызли. Летом две женщины за грибами ушли – и тоже с концами.
– Искали их?
Староста кивнул.
– Как не искать? Когда Серёжка пропал – всю реку с баграми обшарили. И пастуха искали тоже. Думали – может, убежал. Волков испугался.
– А почему раньше никому не сказали?
Мужик отвёл глаза в сторону.
– Так ведь оно как… Если на реке человек пропал – значит, русалки утопили, или водяники. Если в лесу – леший закружил, или болотник в трясину завёл. Так-то у нас редкий год без этого обходится.
Староста совсем отвернулся и еле слышно добавил:
– Нечисть, одно слово.
Чупав сплюнул.
– Слыхал, Немой? Опять нечисть виновата!
Джанибек неопределённо хмыкнул. Местный леший, которого позвали показать места, скривил жёсткий рот. Он и привёл нас к трупу Любавы по её следу. И вёл так уверенно, словно знал, где можно её найти.
Я покосился на Всеволода.
– Ну, что, княже! Поохотимся на медведя?
О пропаже людей в Старгород сообщил местный священник. Три дня назад он вместе с обозом добрался до города и не поленился достучаться до самого Божена. Жители деревни грешили на нечисть.
Ну, понятно, хер ли! Кто ещё будет добрым людям козни строить?!
Ну, и кому разбираться с этим делом, как не князю нечисти?
– Не ленись, Немой, съезди! – сказал мне Божен, когда вечером зашёл с новостями к Сытину. – Покажи людям, что ты о них заботишься. Это важно.
Прав был святоша. Тем более, заняться в Старгороде было особо нечем. Дела государственные шли сами собой. Соловей с разрешения князя Всеволода крепко взял бояр в ежовые рукавицы. Из Лопухинки исправно прибывали телеги, гружёные тяжёлыми ящиками с золотом.
Боярин Иван Горыня, приставленный смотреть за золотым рудником, в Старгороде не появлялся. То ли не успел ещё наворовать, то ли нашёл другого покупателя, вопреки моему приказу.
Ничего! Съезжу, проверю!
На высоком берегу Волхова неторопливо строился новый терем. Каменщики уже сложили крепкий фундамент из гранитных валунов на известковом растворе. Теперь пришёл черёд плотников. Звонко стуча топорами, они клали срубы первого этажа.
Мы с Глашкой по-прежнему жили в доме у Сытина. Князь Всеволод предлагал переехать к нему в терем. Но на хер оно надо? Там вечно куча народу – не протолкнёшься. То бояре, то послы, то дружинники.
Я собрался, не раздумывая. С собой позвал Джанибека и Чупава. Решил, что втроём мы с любой хернёй справимся. Отъезд назначили на утро, а вечером все вместе ужинали у Сытина. И тут на огонёк заглянул князь Всеволод.
– Я с вами поеду, – решил князь после третьего стакана медовухи.
– На хера? – удивился я.
– Да мне тоже остописдило в городе сидеть, – откровенно признался Всеволод. – Мысли всякие в голову лезут. Съезжу, проветрюсь.
Мысли его я знал. На каждой пьянке князь заводил старую песню о дочке хазарского хана. Идея жениться на ней крепко засела в княжеской голове.
Ну, и что – я его отговаривать буду, что ли? Хочет жениться – пусть женится. Хочет ехать – пусть едет.
– Разумно, – кивнул Мыш.
Я в изумлении уставился на него.
Ипать! Он что, мысли читать научился?
Мыш с укоризной покачал головой.
– Ты, Немой, когда выпьешь – часто думаешь вслух. Не замечал?
Мыш задрал кверху розовый блестящий нос.
– Пожалуй, я с вами поеду. Мыслителю полезна перемена мест. Да и за вами пригляжу.
Князь посмотрел на меня, потом на тело Любавы и крепко стиснул ладонью ясеневое древко рогатины.
– Поохотимся!
– Сможешь найти медведя? – спросил Чупав местного лешего. Тот пожал плечами.
– Найду, дело нехитрое. Только вот его вы бы в деревню отправили.
