Лимит любви исчерпан. В сердце пусто.
Душа молчит.
Молчит душа, и руки сжав до хруста
Стою в ночи.
Напротив окна светятся любовью —
Увы, не мне!
Не к моему приникнет изголовью
Амур во сне.
Но где-то там живёт, а я не знаю,
Любовь моя.
И я живу, слов сладких ожидая:
"Любимая…"
Тебя не знаю, но люблю безмерно,
И ты поймёшь
Всё про любовь мою, когда, наверно,
Меня найдёшь.
Ночь. Окно без штор. Она лежит напротив окна ("Боже! Как это банально…", – подумает читатель. – Но, тем не менее, именно ОНА – и совсем не важно, Оля это, Катя или Даша, – лежит – и ничего с этим не поделаешь) и смотрит на мутное стекло. Сегодня не видно ни звёзд, ни луны. За окном стена дождя. Он бьётся в стекло, рвётся цепным псом, как будто хочет достать её. Но сегодня это не получится. Она совершенно спокойна и совсем не собирается хандрить. Простенький светильник создаёт неповторимое очарование в этой небольшой, обитой вагонкой комнатке на верхнем этаже деревенской дачи. Сосновый потолок отливает золотом. Затейливые, самой разнообразной формы и расцветки сучки на потолке всё время притягивают её взгляд. Что она пытается в них рассмотреть? Что за причудливые картины видятся ей?
По новомодной металлической крыше дождь барабанит весьма своеобразно: не назовёшь это ни симфонией, ни какофонией, но не заснёшь – это уж точно. Конечно, если ты не убитая до смерти. Шквалы дождя и ветра настолько сильны, что кажется – всё смоют и сметут на своём пути. Не позавидуешь тому, кто сейчас на улице.
Шум, скрипы, стоны, мечущиеся тени – кажется, что за порогом беснуется вся нечисть, и тревога в непонятной хламиде притаилась за дверью. Конечно, выйти сейчас из дома довольно жутковато. Но она и не собирается. А здесь, в этой комнате, похожей на каюту корабля, ей совсем не страшно. Она спокойна. Более того – у неё совершенно необъяснимое состояние, наподобие эйфории, похожее на то, которое у неё было, когда её поцеловали в первый раз…
Это было так давно. Ей было двенадцать. Она уже много лет дружила с мальчиком, который, как и она, каждое лето приезжал к бабушке на каникулы. У него были невероятно синие глаза с длиннющими чёрными пушистыми ресницами… Когда он вылезал из речки, они слипались зубчиками, и он так мило хлопал ими. Высокий, загорелый. Вьющиеся светлые волосы с выгоревшей добела прядью. Плавал он здорово. Впрочем, она тоже была очаровательна: грациозная, хорошо сложена, рано развилась, с длинной вьющейся косой и карими глазами. Спортивная и смелая. Каждое лето они встречались и "ходили", как называли тогда подобные отношения. Да это было и не далеко от истины. Они действительно всюду ходили вместе: в кино, на танцы, купаться. Их бабушки посмеивались и называли друг друга сватьей. А они просто ходили. Самое большое, на что они отваживались – это идти ночью с танцплощадки, когда никто не видит, держась за руки. И иногда, напоказ, для бравады, он брал её под руку, как взрослый.
Они плавали ночью на лодке по огромному озеру, заплывали на камышовые острова. Просто так, не на рыбалку. На рыбалку она рано утром плавала одна.
Перед тем, как отправиться по домам, они ходили по трассе, ведущей к городу, от росстани* чуть не до рассвета. О чём они говорили – она уже не помнит. Да и говорили ли? Просто ходили и смотрели друг на друга.
В один из дней этого лета они поссорились из-за какой-то ерунды. Наверное, она обиделась, не помнит за что. И уже целую неделю они не "ходили". Всё их ребячье окружение было взбудоражено. Что случилось? До тех пор очень дружная их кодла расползалась и распаривалась. Их общие друзья не знали, чью сторону им держать. И, в конце концов, взяли инициативу на себя – решили их помирить. Причём довольно своеобразным способом.
Она жила почти на конце главной улицы местечка (таков был статус населённого пункта), недалеко от местного кладбища. Оно было очень живописное, сюда люди приходили даже просто погулять. Но про него ходили всякие небылицы, типа того, что в полночь, когда филин проухает пять раз… Так вот. Зная её гордый и независимый нрав, друзья подначили её: "А слабо тебе одной в полночь пройти насквозь всё кладбище?" Публично сознаться в трусости? – Ну, уж нет! И они поспорили, что она пройдёт туда и обратно, и договорились, что ребята скрытно будут наблюдать с двух сторон кладбища поодаль от него.
И вот наступил поздний вечер. Сделав вид, что она отправляется спать на сеновал, она незаметно выскользнула со двора и пошла в сторону кладбища. Нигде не было ни огонька. И тишина. Вышла за околицу, миновала луг и кусты и приблизилась к погосту. Конечно же, ей было немного не по себе, она хорохорилась, когда говорила, что ей нипочём пройти кладбище в полночь. Но делать нечего. Подождав пару минут, она глубоко вдохнула и вошла в ворота. Сердце ёкало. Августовские ночи очень тёмные. Она, сбившись с тропинки, шла наугад, натыкаясь на оградки, шарахаясь от крестов и памятников. Когда она была где-то на середине пути – заухал филин. Замерев, она начала считать. Потом рассердилась на себя: что за глупости, это всё выдумки. Но вот наступила полнейшая тишина. Немного успокоившись, она двинулась дальше. И вдруг в кромешной тьме, в оглушающей тишине раздался пронзительный свист. Она инстинктивно бросилась бежать, но со всех сторон раздавались свист и треск, вспыхивали непонятные огоньки. Она бежала, шарахаясь в стороны ото всего подозрительного, до тех пор, пока не ударилась лбом обо что-то.
