Монстра привезли в октябре; или в понедельник к трем (во вторник – правительство), или в среду, но точно: в день, когда Эбергард плавал, нырял и мерз с новой женой под пластмассовыми пальмовыми ветками аквапарка «Титаник» и бегал в турецкую баню согреться; это Улрике уговорила: посмотрим, что это за «Титаник», пока не забеременела, в общей воде – сплошная инфекция!
Забеременею… Когда… Как забеременею!.. После того как… Когда мы будем ждать маленького… Вот забеременею… Скоро… Улрике обезумела. Пусть и в будущем, впереди, но уже появился долгожданный и зажил ее «маленький». Радостно и одиноко бредила она, ослепленно, словно из-за какой-то оштукатуренной стены. По аквапарку ступала, завернувшись в синее полотенце с двумя белыми волнами зубчиками, и затуманенно улыбалась:
– Как хорошо здесь будет с маленьким… Но не сразу. Когда ему годика полтора будет. Как думаешь, сколько этому?
А Эбергард – босиком по лестницам, взлетал, оберегая треснувшую от недостатка витамина А пятку, и прыгал в синие, белые и зеленые трубы-кишки, и его мотало-било – туда! сюда! – в мигающей душной тьме – вперед! и – в пропасть, вслед за визгами ужаса – кто ж так надрывается?! – зажмурился, брызги остро секли глаза, и – бухнулся, как бегемот, в середину бассейна, вынырнул и по-бурлацки побрел к ступенькам, утирая воду и волосы с глаз, протиснувшись меж поджарых, просмоленных солярием теток; они повизгивали, подпрыгивали, выдыхали запахи выпитого и плескались, отмахиваясь от свистков со спасательных вышек, одна пожаловалась:
– А мы никак не вылезем… Тону! – и дважды погладила ему плавки между ног.
Он поднял глаза: а видно небо сквозь стеклянную крышу? – а счастливый сегодня день!
Меж железных ящиков раздевалки Эбергард прошептал:
– Всего-то полтора часа.
Не было его с телефоном – полтора часа! И что-то случилось? Что могло? Двенадцать непринятых и сообщение; сразу толкнулось: дочь, но – нет. Нет. Звонили из приемной Бабца – три, депутат-режиссер Иванов-1 и депутат Иванов-2, все друзья – Фриц, Хериберт и Хассо – по одному, два звонка с неопределившегося, один с незнакомого и алкоголик из «Вечерней столицы», но не Эрна. Дочь не звонила.
Оказалось, это день закрепления новых знаний: Эрне одиннадцать, с августа она перестала звонить. На звонки отвечает, но не позвонит. И некого за это ударить. А хочется! Как ребенок колотит скользкий пол и мебельный угол, выбежавший навстречу. Всё эта… БЖ. Бывшая жена. Вот теперь всё злило – неторопливые, мешающие соседние раздевания, очередь на просушку волос, взвешивания, собственные ошибающиеся конечности – ни одной пуговицы с первого раза! – словно болеет мама, словно позвонил «у меня день рождения» начальник контрольно-ревизионного управления и придется заносить деньги «на будущее», за «отношения», просто подкормить глотку.
Три года из депутатских четырех поглаживал Иванов-2 Эбергарда крошащимся, медленно-суетливым голоском, и чем ближе выборы в городскую думу, тем чаще, и всегда отзванивал, перезванивал и дозванивался – первым:
– Добрейшего вам, добрейшего вам дня, мудрейший и сильно уважаемый господин Эбергард… Не оторвал я?.. Вы, медиамагнаты, вы формируете там, транслируете? Позиционируете? Всё решаете деликатные вопросы «под ключ»? А мы… Что мы?! – рядовые депутаты городской думы от партии «Единая Россия»… Да мы только отвлека-а-ем своими магазинами шаговой доступности, самовольно установленными «ракушками»… Растопкой снега! Насущными! нуждами! своих избирателей… Там у нас, говорят, новый префект? В три представляют? Что странно – никому не известная фамилия!
Обалдеть. Мэр уволил Бабца. Говорили, да, что после выборов в Госдуму мэр уволит шестерых префектов и половину глав управ – но так говорили после каждых выборов. Говорили: мэр недоволен именно Восточно-Южным – третье место сзаду по процентам за «Единую Россию» из всех округов. В районах Панки и Овражки, в серо-кирпичных башнях, заповедниках ЦК КПСС (восемнадцатиметровые кухни, по две лоджии – а когда-то казалось: роскошь!), вдоль президентской летящей трассы «на работу! – с работы!», за КПРФ проголосовали так, что протоколы переписывали дважды! – вот и говорили: Бабец «не обеспечил», а еще больше говорили: Бабцом недовольна Лида – супруга мэра, превращенная волшебством из поздневечерней страхолюдной заносчицы печенья пожилым вдовцам без надежды замуж в миллиардера; и в каждой префектуре в общем отделе «подснежником» или среди безоконных узников архива находилась старушка осетинской национальности, с убедительными деталями вспоминавшая: «Лидкин стол вот так вот – напротив моего в нашей норе под номером восемнадцать… Вот и говорю ей: видишь, он сидит допоздна, видишь, томится он… Вставай, бери поднос и иди, неси ему чай – хватай! Кому ты еще сгодишься?!»
«Добротолюбие» – ООО, обожравшаяся империя Лиды, вот эти полгода в такой спешке отжимало все земельные пирожные и торты, особенно – в зажиточном и чистом Востоко-Юге, что в префектурах и управах решили: Путин подал мэру знак – празднуешь Новый год и – вали! – заглатывают напоследок. И с козырной, четной стороны Тимирязевского проспекта «Добротолюбие» с ходу вышибло оформивших уже разрешительную документацию турок – туркам молча показали: заходит сюда вот кто – и они не поползли в суды, чтоб не вылететь из города, страны – навечно! – и не откупать в Генпрокуратуре возбужденные уголовные дела на учредителей; но на соседних двенадцати гектарах промзоны выведенной в область табачной фабрики «Лайка» присели питерские федералы, ребята наглые и прикрытые со всех сторон, – уперлись и Лиде непривычно говорили: «А не пошла бы ты…» Вцепились в питерских и душили все: милиция, СЭС, административно-техническая инспекция, экологи, городские департаменты, астматики, районные советники; голубятники, многодетные, ветераны и студенты письменно протестовали на Старую площадь, миграционная служба автобусами вычерпывала, осушала азиатскую строительную орду, митинговало окружное отделение Всероссийского общества слепых под охраной казаков Союза кулачных бойцов России. Депутат-режиссер Иванов-1 подвозил в промзону телевизионные караваны и, осторожно опираясь рукой на окрашенный желтым прутик ограждения двенадцати га, поднимал глаза на зрителей с такой скорбью, словно за его спиной – дорогая могила: «Что это строительство даст городу? Нам с вами? Нашим детям? Погибают тихие дворики, где соседи собираются на лавочках под сиренью и пересказывают домашние новости. Мне угрожают. Неизвестный в строительной каске бросил в меня бутылку из-под шампанского, осколками поцарапало ногу до крови. Но – президент Владимир Владимирович Путин призывает нас утверждать нормы права, и я избран для того, чтобы в округе властвовал закон!» Только префектура, только член городского правительства префект Егор Бабец, избитый до синевы полетами между мэрией и всегда очень веселыми представителями администрации президента (те не представлялись, «для связи» оставляли лишь номера мобильных и посреди в целом конструктивно-позитивного обмена мнениями могли вдруг спросить почетного гражданина и заслуженного строителя РСФСР: «Ты че, сука, ты еще не понял, что здесь папины деньги?!»), утратил всякую подвижность, какую-либо ориентацию и плавучесть и, окрашивая кровью окружающую среду, потонул и зарылся в донные отложения, тем более что питерские уже залили фундамент двадцать на пятнадцать на неожиданно появившихся у префекта пятидесяти сотках в Ватутинках – мэр простит?
