Эту книгу логично было бы издать в комплекте с «Историей одного немца» того же автора, написанной в 1938–1939 годах и опубликованной в Германии в 2000-м[1]. Потому что эта книга диалогична и антитетична по отношению к той первой книге антифашиста, эмигранта из гитлеровской Германии, немецкого патриота и пруссака-либерала Раймунда Претцеля (1907–1999), ставшего в Великобритании публицистом и историком Себастьяном Хафнером.
Та первая книга, оставшаяся лежать в столе до самой смерти Хафнера и опубликованная его сыном Оливером Претцелем, описывает опыт интеллигента в фашизирующемся, то есть звереющем на глазах, обществе и объясняет, почему он, немецкий, прусский патриот, не увидел для себя никакого иного выхода, кроме эмиграции. Объяснение Хафнера парадоксально, но верно: именно потому, что патриот.
Невмочь стало жить в стране, культурой и историей которой ты гордишься, среди народа, неотвратимо превращающегося в шайку отвязного хулиганья и вызывающего брезгливый страх у других народов.
Позволю себе большую цитату из первой книги Хафнера, через шесть десятков лет ставшей последней по иронии истории и его собственной судьбы:
Добровольно совершить эту операцию – внутреннее отсечение себя от собственной страны – есть акт библейского радикализма: «Если твой глаз соблазняет тебя – вырви его!» Очень многие, почти решившиеся на этот шаг, все-таки его не сделали, и с той поры их души и мысли так и спотыкаются; эти люди в ужасе от тех преступлений, что совершаются от их имени, но они не в силах отрешиться от своей ответственности за них и тщетно бьются в сетях мнимо неразрешимого конфликта: должны ли они принести в жертву своей стране свой взгляд на вещи, свою мораль, человеческое достоинство и совесть?
Ведь то, что они называют «невиданным подъемом Германии», показывает, что приносить эти жертвы выгодно, что за такие жертвы вознаграждают. Они не замечают того, что нации, как и человеку, нет пользы, если они приобретут весь мир, но потеряют душу. Они не замечают и того, что своему патриотизму, или тому, что называют патриотизмом, они приносят в жертву не только себя, но и свою страну.
Ибо Германия перестала быть Германией, и это сделало прощание неизбежным. Немецкие националисты сами ее разрушили. Стало ясно как день: отказ от собственной страны ради сохранения верности себе – это только внешняя сторона конфликта. Подлинный мучительный конфликт, разумеется, скрытый за великим множеством фраз и плоских доводов, разыгрывался между национализмом и верностью своей собственной стране.
Германия, та, которую я и подобные мне люди считали «нашей страной», была, в конце концов, не просто большая или очень большая клякса на географической карте Европы. Наша страна имела совершенно определенные характерные черты: гуманность, открытость всему миру, глубокая основательность философии, неудовлетворенность миром и самим собой; отважная решимость вновь и вновь браться за неподъемное дело, отказываться от него и снова браться, самокритика, любовь к истине, объективность, высокая требовательность к себе, точность, многоликость, некоторая неповоротливость, удивительным образом соединенная со страстью к свободнейшим импровизациям, медлительность и серьезность, но в то же время творчество, созидание, когда, шутя и играя, рождают на свет всё новые и новые формы, которые затем отбрасываются прочь как негодные попытки; уважение ко всему своеобычному и своеобразному; незлобивость, великодушие, сентиментальность, музыкальность, но прежде всего великая свобода: нечто парящее, безмерное, не покоряющееся чему бы то ни было и ничем не связывающее себя. Втайне мы гордились тем, что наша страна в духовном отношении – страна безграничных возможностей. И во всяком случае это была та страна, с которой мы чувствовали прочную связь, та Германия, которая была нашим домом.
Эта Германия уничтожена и растоптана немецкими националистами, и наконец стало понятно, кто ее смертельный враг: немецкий национализм и «германский рейх». Тот, кто хранит верность Германии; тот, кто хочет и дальше принадлежать этой стране, должен иметь мужество для осознания этого факта и всех его последствий[2].
Про эту операцию по «внутреннему отсечению себя от собственной страны», про этот «акт библейского радикализма» Хафнер и рассказывает в «Истории одного немца». Отвечает для себя самого на вопрос: почему не остался там, где «его народ, к несчастью», но (уточним широко известную ахматовскую цитату) с большим энтузиазмом «был»? Собственно, первая книга и начинается с ответа на этот вопрос:
История, которую я собираюсь рассказать здесь, – история своеобразной дуэли.
Это дуэль между двумя совсем не равными противниками: невероятно мощным, безжалостным государством и маленьким, безымянным, неизвестным частным человеком. Она разыгрывается не на поле брани, каким принято считать политику; частный человек отнюдь не политик, тем более не заговорщик и не «враг государства». Частный человек все время в обороне. Он ничего не хочет, кроме как сберечь то, что он считает своей личностью, своей собственной личной жизнью и своей личной честью. Все это постоянно подвергается невообразимо брутальным, хотя и довольно неуклюжим атакам со стороны государства, в котором частного человека угораздило жить и с которым ему поэтому приходится иметь дело.