Густые клубы пара вкупе с табачным дымом заполняют легкие. Глубоко вдыхаю через нос и задерживаю глоток спертого воздуха в себе.
Черт побери! Как же хочется вдохнуть вместо этой дряни горного свежего воздуха. Выехать на байке на горный серпантин и с бешеной скоростью взобраться наверх, и дышать… дышать… дышать…
— Давид, кажется, девочки пожаловали.
Лениво потираю глаза подушечками пальцев, убирая туманную пелену, чуть приоткрываю. Щели достаточно, чтобы окинуть стайку полуголых девиц, которых Анатолий нам грозился доставить еще полтора часа назад.
— Ага, — бурчу под нос.
После расслабляющего массажа и профессионального минета трахать проституток мне перехотелось.
— Артур, — обращаюсь к компаньону, — я мимо. Эти девки уже лишние. Толик припозднился немного.
Раскидываюсь на мягком диване. Вытягиваю вперед ноги и закрываю глаза.
— Ну, так я себе пару девочек отберу, Давид?! — слышу приглушенный голос Артура.
— Конечно, отбери, Ар, — киваю ему, — и распорядись, чтобы мне комнату подготовили. Сегодня слишком много дел решили, а завтра еще к отцу ехать.
— Разговаривать, скорее всего, придется с твоим братом, Давид. Мне отчего-то кажется, что Георгий Гурамович и не слышал о том, что замутил Николоз.
— Я надеюсь на это, — вопросы про брата всегда для меня были щекотливой темой, и просто так переливать из пустого в порожнее я не любил, даже с Артуром.
Одним резким движением встаю с дивана.
— Пойду освежусь, Артур. А ты насчет номера подсуетись и… — оглядываю девочек, которые до сих пор толпятся у входа, — …и эту пусть отведут туда, — пальцем указываю на ту, что стоит ближе к двери, — и пусть хорошо помоется.
***
Открываю дверь, прохожу вглубь небольшой комнаты.
— Сколько тебе лет? — задаю вопрос девке, которая, кажется, даже никак не отреагировала на мое появление.
— Девят…двадцать, — тянет она, и я понимаю по ее голосу, что она под кайфом.
— Давно работаешь? — сбрасываю с себя одежду полностью и сажусь в кресло, что стоит в дальнем углу.
Бассейн освежил, и мне вдруг захотелось бурного продолжения вечера. Да и девочек русских давно уже не трахал, а особенно таких молоденьких, как эта. Хотя, пусть с виду она и юна, только вот больше чем уверен, дырки ее разработаны все как надо.
— Ты молчишь? — выгибаю бровь и одновременно чувствую, как в груди загорается злость.
Неповиновение. Единственное, чего я не приемлю, так это неповиновение. У меня на него аллергия.
— Простите, что? — лепечет она, чуть разжимая губы.
— Ты вымылась перед тем, как села на кровать?
— Отпустите меня, — вдруг ее взгляд приобретает ясность, и она вперивает в меня свои черные, почти без радужки, глаза.
Секунда… две… и меня начинает душить смех.
— Что? Что я такого смешного сказала? — девчонка неожиданно подскакивает ко мне так близко, что я могу рассмотреть каждую маленькую веснушку на ее курносом носу.
— А теперь… отошла ровно туда, где стояла, — резко обрываю смех и цежу сквозь зубы.
— Что?! Да вы… Да ты знаешь, кто мой отец? Он тебя на ленточки порежет и в каждую завернет кусочки твоей вонючей плоти…
Она не договаривает, потому что хватаю ее лицо в ладонь и с силой толкаю девку к кровати.
— Ты совсем страх потеряла, потаскушка? — встаю на ноги и подхожу к ней, возвышаясь над ее миниатюрной фигуркой в полные сто восемьдесят девять сантиметров.
— Если ты меня тронешь хоть пальцем, — шипит она, потирая ушибленное место, — ты об этом пожалеешь. Я клянусь, пожалеешь!
— На колени.
— Что? — лупит она на меня свои черные глазищи, которые закрывают практически пол-лица.
— Слушай сюда, я с тобой возиться не намерен. За тебя заплачено, и раз ты оказалась среди девушек-проституток, то вывод напрашивается сам собой. Я не знаю, как в вашей стране наказывается за отказ клиенту, но я тебе могу рассказать, как за это наказывают девочек у нас, — склоняюсь над ней и хватаю ее за волосы на макушке, дергаю вверх.
— Ай! — вскрикивает она, впиваясь короткими ногтями мне в руку.
— А за то, что ты открыла рот и начала мне угрожать, накажу тебя по-особенному, по-своему.
В ее глазах промелькнул на мгновение страх, но он тут же сменился дерзостью.
— Давай, попробуй. Что хочешь? Чтобы я тебе отсосала? А не боишься, что член откушу?
Удивление — это первое, что я чувствую, когда второй рукой перехватываю ее подбородок и фиксирую его так, чтобы она смотрела мне в глаза.
— А ты, я посмотрю, укурилась в говно, не так ли? Совсем инстинкт самосохранения отсутствует.
Разглядываю ее лицо и вижу, как черты заострились, значит, не первый день уже усаживается. Под глазами залегли черные тени, хотя она их и попыталась скрыть под слоем штукатурки, но от меня такое не укроешь, и это тоже доказывает, что кукла употребляет дурь вот уже несколько дней подряд.
— А ты, я смотрю, знаток?! — ерничает она в ответ.
И я до сих пор не понимаю, почему она еще жива! За ее колкие словечки мне бы стоило вырвать ее язык с корнем, но меня отчего-то, напротив, заводит ее непокорность. Возможно, все потому, что за последние лет пятнадцать она первая, кто посмел мне в ответ дерзить.
— Открой рот, — командую я, не сводя с нее взгляд, — и только попробуй сомкнуть зубы сильнее, чем это требуется. А пока ты будешь отрабатывать свои деньги, я тебе расскажу одну легенду про болтливую овцу, которая очень популярна в моих краях.
