Читать онлайн полностью бесплатно Абдул аль-Хазред - Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов

Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов

Земля, оказавшаяся в силу своего происхождения уникальным миром, хранящим великую мудрость бытия в наиболее полном виде, неудержимо влечет к себе познающих со всех концов Вселенной.

Книга издана в 2017 году.

Еще из серии В одном томе

Труды и странствия, лишения и победы, утраты и обретения, самоотверженно выношенным плодом которых стало это повествование, а также его само до последней строки я посвящаю Ирине Азер – прекраснейшей из женщин Грядущего.

Автор
В шепоте демонов услышанное.
Говорившими с ними рассказанное.
В видениях, ими навеянных, явленное.
В манускриптах, ими продиктованных, прочитанное.
С изображений, ими изваянных, увиденное.
В проистекшем из деяний их осмысленное.
Аль-Азиф

Сквозь беспределья дали путь свой совершая,
Вглядись, о сущий, в лики мирозданья.
И мудрости, на них прочитанной, внимая,
Прозри свое и их предначертанье.
В пути по вечности не праздно беспределье,
Чредой в теченье вехи направляя.
И воспылал огонь Всезарожденья,
Пустое светом сущим наполняя.
В огне из тьмы родились свет и камень черный
Впервые от истоков предтеченья.
Те свет и камень стали сущностью и формой,
Друг друга обретя в совокупленье.
И засияло беспределье многоличьем,
Потоком сущностей и форм вскипая.
Они ж блистали превращений безграничьем,
Друг друга множа, новых созидая.
Но вот идиллия особая сложилась,
Неистово в ней Жизнь затрепетала,
И форма, что материалом зародилась,
Уже в безбрежье Существом предстала.
И вновь пучиной беспределье забурлило,
Как острова, миры в себе рождая,
Чтоб жизнь своим их многоличьем наводнила,
Их сущности в свои преображая.
Они ж, сплетаясь и сливаясь, неизбежно
Все больших высей смысла достигали
И искры разума зажгли в мирах безбрежья,
А искры ярким пламенем вспылали.
А разум, движимый стремлением познанья
И постиженья сущего в теченье,
Понесся вдаль, неудержим в пылу дерзанья,
Могуч во всех преград преодоленье.
Он проникал в глубины сущностей безбрежья
И, мудрость поглощая с упоеньем,
Умножив знаньем мощь свою в сто крат, чем прежде,
Безмерной властью овладел с теченьем.
Ему подвластны стали дали и глубины,
Теченье, вечность и деяний лики.
Способен он нестись в бессмертье сквозь руины
Миров и форм к прозрениям великим.
Не всякий мертв из тех, кто, вечно недвижимый,
В провале бездны темной пребывает,
И даже Смерть в чреде веков непостижимых
Встречаясь с неизбежным, умирает.
Тот, кто в пути проникнуть в сущность смерти сможет,
Великое усердно постигая,
Во тьме почивши, тлен забвенья превозможет,
И у путей его не будет края.
И обреченный роком в бездну быть низвергнут,
Испив свой срок, отмеренный в теченье,
Восстанью к свету будет мудростью подвергнут
В грядущее путей его стеченье.
Познавший сущности безбрежий и течений
Грядущее и бывшее постигнет.
Идя чредой рождений и перерождений,
Бессмертья и всесилья он достигнет.
Но путь познания тяжел, тернист и долог,
Преодолим лишь истовым стремленьем,
Неисчислимых жертв ценой жесток и дорог,
Чреват с высот, достигнутых паденьем.
Проникнуть в тайное лишь два пути открыты.
Один – великой мудрости познанье.
Течет он средь веков грядущих и забытых,
На стойкость посылая испытанья.
Лишь тяжкий труд – залог его преодоленья
Достигнуть цели свято устремленных,
Несущих бремя сквозь страданья и лишенья,
От устремлений плоти отреченных.
Второй сокрыт в созданьи формы многосущей
Жестоких черных таинств совершеньем.
В ней обретется сущность многих собирущий[1] –
Их плоти изощренным разрушеньем.
Тот путь лишь алчный и жестокий выбирает
И, торопясь свой замысел исполнить,
Существ несметных формы прахом обращает,
Чтоб сущностями их свою наполнить.
Внимай, о сущий! Вот твое предначертанье:
Метнуть свой жребий собственной рукою.
Да будет путь твой озарен лучом дерзанья,
Забвенью неподвластен и покою![2]

Предшествие

Двуликая Ночь

И приходит Ночь…

Знойный изнурительный день, наполненный жестким и плотным, почти осязаемым светом немилосердного и неумолимого солнца, сменяется наконец прозрачными бархатными сумерками, несущими умиротворенность и предвкушение блаженного отдыха. Напряженные усилиями члены расслабляются, разморенное жарой тело дышит легко и радостно. Можно наконец освободиться от душного необъятного халата и шемага и подставить ветру обнаженную голову. Ветер, который днем, налетая жестким потоком, обжигает лицо и руки упругими струями жара и песка, заставляет глаза слезиться от пыли и скрипит песком на зубах, сейчас нежно обнимает и ласкает кожу, словно атласное покрывало. Ветер этот живителен: он уносит напряженность из тела, тяжесть из головы и проясняет мысли. Он наполняет грудь легким воздухом, отчего кровь начинает быстрее струиться по жилам, проникая в самые дальние и глубокие уголки тела и принося в них целебные соки, отчего приходит неописуемое блаженство.

Сумерки смягчают дневные цвета и тени, которые режут глаза своей неестественной резкостью и вместе с тем расплываются и предательски искажаются, колышась в мареве. Сумерки делают их приятными и гармоничными, постепенно блекнущими и уступающими место спокойным серым тонам, все более сливающимся по мере сгущения темноты.

С наступлением сумерек вместе с освобождением восприятий многократно расширяется мир ощущений. В остывающем воздухе явственно проступают запахи пустыни, притупленные днем ее горячим дыханием, иссушающим и обжигающим нос изнутри. От него не спасает даже повязка на лице. Окружающий мир кажется совершенно лишенным запахов, и диву даешься, насколько пестр букет ароматов этого, казалось бы, совершенно пустого мира. Пробивающаяся сквозь толщу песка к поверхности влага уже не высыхает сразу и не уносится горячим ветром, а, слегка смачивая пыль и песок, наделяет их собственным, хотя и мало примечательным ароматом, который, однако, хорошо оттеняет другие, позволяя определять окружающее. Пустынная растительность, несмотря на свою скудность и чахлость, пахнет в это время настолько сильно и освежающе, что неудержимо влечет к себе животных и людей. Запахи же пробегающих поблизости животных в этом букете ощущаются особенно резко, напоминая о том, что пустыня все-таки не мертва. Источник воды сразу выделяется среди этого смешения оттенков, так как имеет в пустыне особое значение для всего живого, а недалекий оазис источает истинное великолепие, присущее лишь дыханию самой жизни. И ко всему этому разнообразию неизбежно примешиваются запахи, которые путник принес с собой. Это запахи огня и дыма костра, отзывающиеся в душе теплом и уютом домашнего очага, ароматы согревающейся еды, пробуждающие естество от бесплотных грез. Холсты шатра, кожа и металл, ткани одежды, пропитанной многодневным по́том, разнообразная утварь, упряжь верблюдов и лошадей, разогретые за день, тоже отдают остывающему воздуху свои источения. Они напоминают ищущему о том, что он пришел из мира людей, и мучительно терзают сердце вопросом: суждено ли ему вернуться в него. Дурманящий же дымок опиумной курильницы возвращает в мир грез о великих тайнах, во имя открытия которых он покинул свой мир и пришел в этот гибельный край, обрекши себя на бесконечные скитания и лишения, а может быть, и на смерть.

На следующую страницу
Ваши рекомендации