«Это был человек всецело литературный…»
Жить для него – значило писать или что-нибудь делать для литературы.
С. Н. Кривенко
Есть у М. Е. Салтыкова рассказ, который называется «Похороны», – о похоронах литератора «средней руки» Пимена Коршунова, «человека всецело литературного»: не было у него другой привязанности, кроме читателя, не было других желаний, кроме общения с читателем. Литературный подвижник, он своим словом пыталась нести правду в мир. Герой рассказа напоминает самого автора своей безраздельной преданностью литературе и самозабвенным служением ей. Но, в отличие от созданного им персонажа, Салтыков был одной из центральных фигур русской литературы и общественной жизни 1870–1880-х гг., одним из тех, кого современники считали «властителем дум».
«Десятилетнее деревенское детство»
Михаил Евграфович Салтыков родился 15 января 1826 года в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии в семье Евграфа Васильевича и Ольги Михайловны Салтыковых. Крещен младенец был на архангела Михаила, при этом один из восприемников высказал два пророчества: будет он воин и всех врагов победит и еще – будет «разгонщик женский». Первое предсказание сбылось. Салтыкову и вправду оказалось суждено и словом и делом бороться с сильным «супостатом» – «ложью, неправдой, насилием, пороками общественными и частными».
Первые десять лет жизни Михаила Салтыкова прошли в весьма своеобразной обстановке родительского дома, где главенствующую роль играла мать, энергичная и предприимчивая женщина, чьими усилиями угасавшее дворянское гнездо было превращено в процветающее хозяйство. И к восьмерым своим детям Ольга Михайловна относилась вполне по-деловому, не баловала их и редко одаряла материнской нежностью. Авторитет отца был гораздо менее значим, и право решающего голоса во всем принадлежало матери.
Хорошо понимая пользу и необходимость учения, Ольга Михайловна очень заботилась о том, чтобы дать детям образование. Сохранилось ее письмо, адресованное старшему сыну Дмитрию, где она отдает распоряжения по поводу занятий его младших братьев. Оказывается, что в летние месяцы Николай и Михаил Салтыковы должны были каждый день по два часа заниматься музыкой, чистописанием на трех языках (французском, немецком и русском), учить французскую, немецкую и русскую грамматику, историю российскую, историю всемирную, закон Божий, риторику «и так далее, все как должно, без опущения, предметы, каждый по два раза». В перечне этом отсутствуют только занятия литературой: чтение, видимо, не признавалось серьезным делом. В одном из поздних своих произведений – хронике «Пошехонская старина» – писатель вводит в воспоминания рассказчика Никанора Затрапезного некоторые автобиографические детали: вспоминая о детстве, герой говорит, что в доме не было книг, даже басен Крылова. Однако подобные автобиографические моменты в тексте хроники, как и в романе «Господа Головлевы», нельзя воспринимать как буквальное воспроизведение жизни и нравов семьи Салтыковых, о чем в примечании к «Пошехонской старине» сам автор предупреждал: «Прошу ‹…› не смешивать мою личность с личностью Затрапезного, от имени которого ведется рассказ. Автобиографического элемента в моем настоящем труде очень мало; он представляет собой просто-напросто свод жизненных наблюдений, где чужое перемешано с своим, а в то же время дано место и вымыслу». Писатель не фотографировал действительность, но обобщал жизненные явления и реалии, в том числе события и факты, имевшие отношение к его собственной биографии.
При крепостном праве, во времена детства Салтыкова, важнейшей стороной жизни любой помещичьей семьи, были отношения с крестьянами. Господа Салтыковы не проявляли особых жестокостей в отношении своих крестьян, но они безраздельно владели и распоряжались принадлежавшей им «крещеной собственностью», устраивая жизнь бесправных людей по своему усмотрению. Эта атмосфера рабства, в которой прошли ранние годы Михаила Салтыкова, во многом определила будущие идейные настроения писателя, который, по его собственным словам, «вырос на лоне крепостного права», «вскормлен молоком крепостной кормилицы», обучен грамоте «крепостным живописцем». Этим объясняется и его позиция «Я не дам в обиду мужика…», которой он последовательно придерживался, находясь на государственной службе.
Детские годы оставили многообразные впечатления в душе Салтыкова – не только картины несправедливости и страданий, но «радужные воспоминания» и «сладкие слезы». Вспоминались ему и сельский дом, «и тополи в саду, и церковь на небольшом пригорке, и фруктовый сад…» В одном из поздних своих писем он признавался: «Ежели я что-нибудь вынес из жизни, то все-таки оттуда, из десятилетнего деревенского детства».
В заведениях для «чистопородных младенцев»
Михаилу Салтыкову было всего десять лет, когда он покинул родительский дом: в 1836 году он поступил «полным пансионером» (на полное казенное обеспечение) в третий класс Московского Дворянского института, откуда через два года «за отличие в науках» был переведен в Царскосельский (впоследствии Александровский) лицей. Позднее, говоря о «тяжелых годах», проведенных в этих привилегированных учебных заведениях, Салтыков с горечью вспомнит свое положение небогатого и незнатного «казеннокоштного» воспитанника, у которого «не было ни собственного мундира, ни собственной шинели», который умывался «казенным мылом» и ел «казенную говядину». Он сатирически изобразит и некоторых своих наставников, например лицейского профессора русского языка и словесности П. Е. Георгиевского, которого воспитанники прозвали Пепой. Этот педагог был автором двух хрестоматий для чтения – большой и малой, издевательски прозванных теми, для кого они предназначались, «большим» и «малым Пепиным свинством». Но бездарному педагогу не удалось отвратить подростка от любви к литературе.
