То, что город Киров раньше назывался Вяткой и Хлыновом, хорошо известно. Как и тот факт, что из трех названий города последнее является самым непопулярным. Настолько, что даже не рассматривается организаторами опросов общественного мнения в качестве одного из ответов на вопрос «Как сегодня должен называться город Киров?».1 Однако если бы такое и произошло, то, думается, вряд ли Хлынов смог набрать более 5% голосов.
Но почему? Спросив об этом горожан, в ответ мы, скорее всего, услышим следующее: «Киров – крупный промышленный центр, современный и благоустроенный город; Вятка для своего времени тоже была хороша, особенно, своими храмами. А за что любить Хлынов – город деревянных бараков, грязных улиц и жителей – разбойников, ушкуйников, „хлынов“, наводивших ужас на все Поволжье, по имени которых он и получил свое название?».
Вроде бы с этим трудно не согласиться. Но мы все-таки попробуем. И пусть на этом пути нас вдохновляет светлый образ Анатолия Гавриловича Тинского (1920—2006), архитектора, ученого и краеведа, который приехал в г. Киров уже взрослым человеком, всем сердцем полюбил наш город, его историю и культуру, и всегда с глубочайшим уважением писал не только о Кирове и Вятке, но также о Хлынове, которому он посвятил, пожалуй, свои лучшие научные труды.2 Если столь образованный и тонко чувствующий красоту человек смог полюбить Хлынов и передать эту любовь своим читателям и ученикам,3 то и нам, возможно, следует внимательнее вглядеться в образ этого города, увидев в нем, как в зерне или ростке то, что со временем дало добрые всходы, превратившись в «молодой дубок по имени Вятка» или «могучий дуб имени С.М.Кирова». Любой другой взгляд следовало бы признать неисторичным – ведь, если Вятка была так темна и ужасна, то непонятно почему так хорош Киров и, аналогично, если Хлынов был так темен и ужасен, то непонятно откуда взялись достоинства Вятки? Поэтому человек, который, действительно, любит Киров или Вятку не может быть безучастным и к судьбе Хлынова и не интересоваться тем духовным и прочим потенциалом, что был когда-то заложен при основании его любимого города.
Как А. С. Верещагин повернул историю Вятки
Между тем, обратившись к истории Хлынова, любой исследователь неизбежно сталкивается с несколькими проблемами.
Первая и, пожалуй, сама острая – это малая источниковая база исследований. По сей день Хлынов все еще мало изучен в археологическом отношении. Поэтому, по справедливому замечанию Л.Д.Макарова, единственной основой для воссоздания древней истории города длительное время оставались письменные источники, среди которых источников собственно вятского происхождения немного, и нам все еще мало, что известно о развитии книжной культуры и письменности в Вятском крае в древности.4
В последней четверти XIX – начале XX века А.А.Спицын, А.С.Верещагин и члены Вятской ученой архивной комиссии внесли значительный вклад изучение историографии средневековой Вятки. Опубликованные ими «Древние акты, относящиеся к истории Вятского края», «Свод летописных известий о Вятском крае», «Вятский времянник», «Повести о стране Вятской», «Летописец старых лет», акты по истории Вятского архиерейского дома, Успенского Трифонова монастыря, других монастырей и церквей,5 а также изданные вятскими и московскими архивистами дозорные, писцовые и переписные книги, росписные списки и сказки6 до настоящего времени составляют основной корпус письменных источников по истории Хлынова.
Выдающуюся роль в открытии и изучении этих источников сыграл Александр Степанович Верещагин (1835 – 1908), который, являясь редактором трудов ВУАК, как правило, сопровождал публикации источников своими комментариями, иногда превышавшими объем самого артефакта.7 Его комментарии и отдельные работы по истории Хлынова8 еще при жизни автора стали классикой историографии Вятского края. Неслучайно, кончина Верещагина, последовавшая 5 декабря 1908 г., была воспринята как огромная и невосполнимая утрата. В.Д.Емельянов, которому отныне было поручено редактирование трудов ВУАК, писал: «Утрата эта была весьма тяжела. Покойный всю свою жизнь посвятил изучению истории родного края и своими трудами по истории Вятки пролил некоторый свет на то темное прошлое ее, которое, как легенда, принималось и до сих пор принимается еще на веру иногда в ученом мире, именно – на время колонизации Вятского края… Принимая на себя трудное и ответственное звание продолжателя дела покойного Александра Степановича, мы возлагаем надежду на участливое отношение к Архивной Комиссии местного просвещенного общества и ученого мира вообще. История Вятки еще темна, многие лица и события стоят особняком, нужно время и силы для изучения их и надлежащего, беспристрастного освещения».9
В последующие годы членами комиссии были открыто и опубликовано немало новых источников, написано множество статей и рефератов. Все они были не только замечательны и полезны, но также выдержаны в духе того «окончательного поворота в работах по истории Вятки и новгородской колонизации на востоке», который был произведен Верещагиным. Суть этого поворота, по мнению члена ВУАК А. Шубина, состояла в том, что «подвергнув основательной научной критике свидетельство „Вятского летописца“ и основанное на нем установившееся в исторической науке со времени Карамзина мнение о начале Вятки в XII веке и доказав несостоятельность того и другого, Александр Степанович… высказал свой, принятый теперь учеными, взгляд об основании Вятки новгородскими выходцами в XIV веке».
