Это был тот самый день и час, когда всё должно было закончиться. Должно было, да… Но не закончилось. Очнувшись, словно от наркоза, Она открыла глаза и поняла, что помнит. В мельчайших деталях и подробностях, острее прежнего, помнит всё, о чём так хотела забыть.
Руки не слушались, и потому нужный номер удалось набрать не сразу.
– Я Вас слушаю, – наконец ответили ей.
– Доктор, ничего не вышло. Не сработало, – с трудом произнесла она.
– Приезжайте.
Через час Она уже была в знакомом кабинете. И пересохшее горло, и тяжелая голова болели так, что необходимость говорить походила на пытку.
– Почему? Почему ничего не получилось? Ведь Вы же говорили, Вы обещали мне… Я… Господи, я не знаю, что теперь делать! Я ничего не понимаю… Почему не вышло? Ведь должно было получиться…
Сидящий напротив неё врач тихо качнул головой.
– К сожалению, человеческий мозг – нечто слишком «многоэтажное» и мало изученное, чтобы давать гарантии. Я не обещал, я лишь говорил Вам, что вероятность успеха крайне велика, ведь до Вас у меня уже были удачные примеры. И там память по сей день не вернулась. По крайней мере, ни один из них не звонил мне, как Вы сейчас.
– Но почему тогда со мной не так? Почему я всё помню ещё ярче, чем было? Ведь столько времени прошло, всё как будто пылью покрылось, а теперь…
– Будто влажной тряпочкой, да?
– Именно. Вы своим гипнозом не воспоминания стёрли, а пыль с них. И это так жестоко, так жутко… Почему? Почему другие забыли, а я будто бы заново вспомнила. Даже звуки и запахи…
– Я ведь только что сказал: мозг – субстанция далеко не самая простая, если не сказать самая сложная! Никто не может на все сто предугадать, какова будет реакция. Могу дать Вам честное слово, я сделал всё, что мог. Забрался так глубоко в Ваш разум, как только можно было, не рискуя при этом оставить Вас умственным инвалидом. Но, видимо, те чувства, которые Вы испытываете, сильнее любого гипноза или медикаментов. По сути, они и есть основа Вашей личности. По крайней мере, той Вас, каковой Вы являетесь на данном этапе своей жизни. Так бывает. Крайне редко, но бывает. Этому нет определения или официального признания в науке, но… факты есть. И они говорят сами за себя.
Нравится нам это или нет, но порой чувства и эмоции, когда-либо пережитые человеком, настолько сильны, что отменить их можно, только полностью отключив разум или перекроив сознание, личность. Но, как Вы понимаете, эти методы не только не выработаны, но и недопустимы из этических соображений. Какое мы, медики, имеем право, пусть даже в интересах пациента, уничтожать то, кем этот пациент, собственно, является?
Она горько усмехнулась.
– По-вашему, это против Бога? А как же тогда дети из пробирки, пересадка органов, переливание крови? Ведь это тоже вмешательство в природу человека, нарушение его первозданности.
– Нет, Вы меня не так поняли. Бог здесь не то чтобы вообще ни при чём, так говорить нельзя. Но не суть важно, во что человек верит или верует. По-настоящему важно лишь то, что перелитая кровь или пересаженная почка не изменят на корню личности того, кто их получил. Равно как и зачатый искусственно эмбрион. Хотя Вы правы, даже последствия этих вмешательств до конца не изучены, не говоря уже о вмешательстве в структуру разума.
Поймите меня правильно, я мог бы попытаться ещё раз или даже не раз, но… Я не хочу оставить Вас полубезумной, утратившей вместе с этой любовью себя. Простите, но… неужели Вам настолько тягостны воспоминания об этом человеке?
Она качнула головой, отвела глаза, заговорила будто сама с собой.
– Отнюдь, доктор, отнюдь. Воспоминания о нём – это, по сути, всё, что у меня есть. Но от этой своей бесценности они ещё более мучительны. Иногда я забываюсь сама, без гипноза забываю его. Смеюсь, что-то делаю, куда-то хожу, с кем-то говорю, о чём-то мечтаю. А потом понимаю вдруг, что это был лишь один день. Всего один, понимаете? А впереди целая жизнь. Без него. И тогда меня накрывает такое отчаяние, что описать его ни сил, ни слов не хватит. Такие моменты, они… Страшнее смерти, доктор. Страшнее всего, что мне довелось испытать.
Поэтому я пришла к Вам. Думала, если всё забыть, всё стереть, вычеркнуть, вытравить, то станет легче. Знаете, как голые стены в комнате: неуютно, но зато светло и места много. И всё с нуля, с белого листа: ничего нет, ничего не болит… Пус-то-та. Вы даже представить себе не можете, как сильно я её хотела.
– Вы себя сейчас слышите?
– Конечно, слышу. И это не оговорка – глаголы действительно в прошедшем времени. Я по большому счёту не фаталист, но такого явного Знака только слепой бы не увидел, Вы не находите? Видно, так уж оно суждено. И я ведь и впрямь иногда смотрю назад и спрашиваю себя: «Кем бы ты была без него?». Ответы мне не нравятся, поверьте. Слишком многому он научил, слишком много дал, чтобы вот так… Мне сейчас радоваться впору, что ничего не вышло. Просто не могу пока себя заставить. Постепенно остыну, никуда не денусь. Хотя чувство, конечно, странное. Сколько мы тут с Вами «работали»? Месяца два, верно? Долго. Я так долго училась его забывать, что теперь заново придётся учиться помнить. Бред, правда?
