Рекомендовано УМО в области экономики и менеджмента в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению подготовки «Экономика»
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
Рецензенты: доцент кафедры национальной экономики Российской экономической академии им. Г.В. Плеханова, кандидат экономических наук Ю.В. Латов; профессор кафедры государственного и муниципального управления Государственного университета управления, доктор экономических наук Е.В. Балацкий; зав. кафедрой экономической теории Кемеровского государственного университета, профессор, доктор экономических наук М.В. Курбатова
Моим любимым мальчишкам – Артему, Арсению и Юрию
Курс «Неформальная экономика» предназначен для тех, кто хочет и может думать. Кто достаточно наблюдателен, чтобы видеть зазор между реальностью и предписаниями власти. Кто осознает, что закон влияет на жизнь порой самым непредсказуемым образом. Кто понимает, что статистика многое не отражает в принципе, поскольку целые пласты экономической жизни не нуждаются в документальном оформлении. Кто видит в уклонении от закона не патологию, а другую логику хозяйствования. Кто догадывается, что законы работают всегда, но далеко не так, как хотелось бы их авторам.
Мне легко читать этот курс. И не только потому, что я занимаюсь этой темой почти десятилетие. Легко прежде всего потому, что я искренне верю в его полезность для студентов. Это не набор знаний, которые нужно продемонстрировать на экзамене и забыть на следующий день. Моя задача – дать студентам новую аналитическую перспективу, которая поможет увидеть систему в том, что казалось хаосом, понять те правила хозяйствования, которые никем не артикулируются и нигде не записаны. Экономика не заканчивается там, где нет указующего перста государства.
Почему неизбежен конфликт Закона и Практики? Стало социологическим трюизмом, что «привнесенные» (имплантируемые) институты, вытекающие исключительно из проектных устремлений власти, а не из сложившихся традиций, чужеродны и обществом отторгаются. Это очевидно и в комментариях не нуждается. Менее очевидно то, что даже если в букву закона возводятся правила, выработанные практикой, то и в этом случае внедрение и поддержание формальных норм остается конфликтным процессом, требующим значительных силовых и политических инвестиций.
Дело в том, что кодифицировать можно не практику вообще, а лишь ее конкретный вариант. Но вариантов – бесконечное множество, поскольку их эффективность исключительно контекстуальна. Наработанные способы ведения хозяйства и разрешения хозяйственных коллизий хороши или плохи не сами по себе, а строго в зависимости от контекста их использования. Контекстуально обусловленное множество практик контрастирует с идеей универсальности закона. Именно поэтому кодификация правил (их формализация) – это всегда вопрос политический, поскольку власть реализуется в праве выбирать «наилучший вариант» из всего существующего в практике.
Но даже если предположить, что мир вдруг стал примитивно однородным, остается еще одна трудность – изменчивость мира, его динамизм. Формальный институт – это кодификация уже сложившегося порядка. Пластичные неформальные правила получают шанс на формализацию не ранее, чем станут распространенными и устойчивыми. Таким образом, конфликт Закона и Практики вытекает не из «дурной природы» человека, а из принципиальной невозможности кодифицировать неформальные правила, не лишив их при этом разнообразия, контекстуальности и пластичности.
Несмотря на конфликт Закона и Практики, формальные институты могут работать исключительно при условии их неформальной коррекции. Упрощенная кодификация в принципе не способна воспроизвести функционирующее сообщество. Железобетонный каркас законов более или менее жизнеспособен за счет неформальных практик, заполняющих его пустоты или вовсе подменяющих его слишком невменяемые элементы. В этом смысле формальные нормы паразитируют на неформальной практике. Яркий пример – советская экономика. Предприятия, семьи выживали за счет деятельности, не только не предусмотренной, но категорически запрещенной плановыми органами. В семьях рачительно оприходовали все, что можно было унести с советских предприятий, включая рабочее время. Да и сами предприятия смягчали плановые тиски за счет теневых импровизаций и бартера. Социальный и экономический крах советской экономики предотвращался внеплановыми, а иногда и внезаконными действиями. Неформальная экономика подставляла плечо формальному порядку, придавая ему гибкость и жизнеспособность.
Постсоветский период – еще более яркий тому пример. В транзитной экономике законы были «на вырост», т.е., будучи устремленными в рынок, они слабо соответствовали реальной ситуации только вышедшей из социализма страны. Благие намерения реформаторов заработали в оболочке неформальных поправок. Функционал всей этой неформальной кавалькады был исключительно амбивалентен. Эти практики продвигали бизнес и политику, но в то же время были антирыночными и антидемократичными, являясь одновременно и причиной, и следствием неэффективности экономических и политических институтов в России. Так, «двойная бухгалтерия» – это, безусловно, недостача госбюджета, но вместе с тем и источник развития бизнеса. Или офшорные зоны как способ ухода от налогов и одновременно – крупнейшие инвесторы спасенных от налогов средств. Выросшие из советских времен и традиций неформальные нормы тормозили преобразования и вместе с тем делали их возможными, поскольку адаптировали замысел реформаторов к возможностям населения. Урон оборачивался приобретением.
