Дождевая вода разбавляет слезы на моем лице. Наверное, жалкая гримаса: поджатые губы, брови в драматичном изгибе. Эй, прохожий, пожалей меня, смотри: я плачу, спроси, что со мной. Ныряю когда-то белыми кроссовками в вязкую грязь и почти падаю. Пара неуклюжих шагов. Ну вот, я в пятом трамвае.
Он трогается и везет меня в незнакомый спальный район. Вариантов нет. Это утро, как и два предыдущих, встретило меня истошным, звериным криком. Тогда, едва успев проснуться, я не сразу поняла, что источник – мой маленький рот. Кулаки разжаты, сердце – бас-бочка под натиском колотушки… Еще немного и совсем износится. Мне нужен кто-то рядом. Прямо сейчас, боги, сейчас, или будет поздно.
И вот я здесь. Рухнула на скрипучую сидушку и транслирую вселенское страдание. Все косятся, но не трогают. И чудно. Если бы даже просто дежурно спросили: «Вы в порядке?», я была бы обречена разразиться новым витком душераздирающего рева.
Если верить гугл-картам – моя остановка. Грязь, пустошь, зеленые островки травы и снова грязь. Едва удержалась на скользком повороте. Спустя несколько сотен метров этой полосы препятствий, мне открылась вереница безликих человейников. Голубь курлыкает и гоняется за голубкой. Грустный дедушка сидит на скамейке на детской площадке. Небо, серое и мертвое, напоминает о сельском кладбище, на которое меня возили в детстве. Готова поклясться – оно идентично.
Вижу искомую вывеску, сажусь рядом с ней и снова плачу. Слышала, многие делают это на сеансе у психотерапевта. Я особенная, как всегда. Начала заранее.
Мое время. Ментальный лекарь – худая и длинная женщина. Вот и все. Худая, длинная и белая, как моль. Без намека на человечность, знаете, такая вытянутая припыленная моль с аппликацией равнодушной улыбки. Ты садишься напротив в этот скрипящий диван из кожзама, затихаешь и думаешь «сожрет – не сожрет». Короче, потенциальная жилетка кажется мне сомнительной уже с порога, но предоплата внесена, так что беру себя в руки: я не миллионерша.
Весь отведенный нашей беседе час я успокаиваюсь, понимая, что ни один аргумент в пользу моей драмы психотерапевта не берет. Не жалеть «жертву» – вроде рабочая тактика, но даже в целом, слов от нее я слышу гораздо меньше, чем отдаю рублей. Она просто кивает, советует принимать пенные ванны, баловать себя вкусной едой, завести дневник, заняться спортом и почаще мастурбировать. Тот же вердикт мог вынести эмпатичный бомж у соседней мусорки, разве нет?
Однако факт остается фактом: ко мне вернулось ощущение реальности. Острая боль, контролировать которую чуть сложнее, чем ОЧЕНЬ сложно, остается на уровне сознания, хотя бы перестав терзать тело.
Есть еще одно дело на сегодня: Родион Семеныч ждет кое-какую вещь, чтобы передать её причине моего расстройства.
Добираюсь до точки назначения и открываю дверь торгового центра. Вдали, за островком по ремонту техники, узнаю золотые кудри в хвосте, окологреческий профиль и аккуратную бороду.
– Привет, – с детским задором протягиваю ключи – цель визита.
Я похожа на дворового мальчишку, надевшего не к месту элегантное длиннющее пальто.
– Привет, – забирает.
– Я обещала рассказать о психологе: никакого «вау» эффекта, но я как минимум не плачу… видишь?
– А это удивительно?
– Ага, – улыбаюсь. – Последние три дня мое любимое занятие: плакать, будоражить соседей криками, глотать таблетки.
– Будешь кофе?
– Буду, – никакой скромности.
Заползаю внутрь островка, где еще недавно Родион реанимировал мой увлажнитель воздуха. И вот радушный хозяин приземляет у меня перед носом два небольших стаканчика.
– Его варят на песке, – начинает Родион Семеныч. – Турку постепенно погружают, чем глубже, тем выше температура песка.
– Занятно, никогда не слышала.
– Вот, – открывает в гугле фото.
Киваю и моментально переключаюсь. Знаете, когда человек решает быть в драме, все вокруг – об одном. Я прокручиваю по циклу то, что выбило меня из равновесия, и ищу ответы. Что же все-таки произошло? Как я оказалась в этой точке? Возможно, пятой.
– Он ещё такой молодой пиздюк, – словно считав с меня эти вопросы, заключает Родион Семеныч. – Ну дает.
– Угу, – киваю.
Глоток-другой кофе. Родион паяет очередной прибор, слово за слово, мемы, музыка. Свинцовый ком в груди постепенно рассасывается, я говорю, что, кажется, наконец-то захотела жить. Захотела жить и вспомнила: я не ела два дня.
– Пойдем в столовку, перекусим, – предлагает мой кудрявый спаситель. – Я вывешу табличку перерыва, работа подождет.
Пюре, мясо, компот в крошечной бутылке с плавающими в нем ягодками. Вкусно. Нет, не потому что за два дня голода все становится вкусным, нет. В приятной компании еда обретает сакральный смысл, но даже минуя этот факт, стряпня в забегаловке что надо. Жизнь все-таки течет дальше, появляются свежие впечатления. Да, огромная дыра, траур по моему невероятному прошлому, стала чуть меньше, впустив в свои объятия тушеную куриную грудку и доброту Родиона Семеныча. Может быть, свою лепту внесла даже женщина-моль.
