Ретагор подбросил веток в костер и поежился. Несмотря на лето, под утро всегда холодно, особенно в лесу и особенно на берегу водоемов, но он сознательно выбрал это место для ночевки прошлым вечером и не пожалел об этом. Ему удалось поймать две изрядного размера рыбины, которыми он со своим немногословным спутником разнообразили свой рацион, который последние три дня состоял только из вяленого мяса и начавших портиться лепешек. Немногословным? Ретагор улыбнулся про себя. Пожалуй, даже чересчур немногословным – даже элементарные слова и фразы приходилось вытягивать из него клещами. А еще говорят, что монахи изрядные болтуны. Впрочем, какая мне разница, подумал он, мое дело маленькое – провести этого типа до Велина и все. Тем более что монах поставил ему условие еще при найме – никаких вопросов, никаких разговоров о цели и конкретном месте путешествия и никаких рассказов о нем кому бы то ни было. Сюда еще нужно добавить запрет разговаривать о нем с возможными попутчиками. Об этом не договаривались изначально, потому что монах попросил, нет, пожалуй, потребовал вести в Велин самыми потаенными тропами, и то, что они повстречали этого старика, вовсе не его, Ретагора, вина, просто старик забрел куда-то не туда. Причем вид у него был не блеск. Как сразу понял Ретагор, старик не ел уже день, может даже два – воды-то было здесь вдоволь, хоть ручьи, хоть речка, а вот с едой неважно, потому как старик был совсем немощный, и ни о какой охоте мечтать ему даже не приходилось. Ретагор хотел взять этого беззащитного старика с собой, но монах был непреклонен – едой поделиться можно, но брать с собой нельзя, пусть выбирается сам, как сможет. Самое лучшее, что мог сделать Ретагор, – это тайком объяснить старику, куда идти, чтобы добрести до Велина, а еще договориться, что он, Ретагор, будет помечать их путь, чтобы старику было легче искать дорогу. Не бог весть что, подумал Ретагор, но иначе его кости через пару дней уже будут глодать волки и клевать вороны.
Это было вчера, и если старик не сбился с пути, а следует за ними, то завтра они сами будут в Велине, а потом и старик, подумал Ретагор и вновь подбросил веток в костер. От утренней росы костер быстро намокал, начинал дымить и мог потухнуть. Справа послышался шелест. Ретагор мельком кинул взгляд, рука машинально потянулась к ножу, но это всего лишь монах ворочался во сне. Вообще, у него был странный вид, ему больше подошло бы нанять конного провожатого, а не брести с незнакомым ему проводником пешком через непроходимый лес. Впрочем, в нынешние времена, возможно, именно так и следовало поступать, если не хочешь попасться никому на глаза. Причем не только людям. Ретагор вспомнил того охотника, которого повстречал несколько недель назад на ночевке в одной большой деревне. К тому моменту, когда Ретагор пришел в харчевню, охотник успел изрядно накачаться пивом и сидром, но выглядел больше испуганным, нежели пьяным. А и напился он, судя по всему, от страха. Харчевня могла похвастать только двумя длинными столами и лавками, поэтому не мудрено, что Ретагор оказался напротив охотника, который говорил и говорил, не переставая. Но говорил, можно сказать, одно и то же. Вначале Ретагор не прислушивался к его болтовне, но тот говорил громко, и не слышать его было невозможно. Из бессвязной речи охотника стало понятно, что ему повстречалась группа странных существ, которые молча шли через лес, направляясь неизвестно откуда, неизвестно куда. «Можете мне не верить, но это были не люди, – клекотал охотник. – Издали могли бы сойти за людей, но сблизи..! Жуткие создания. Не знаю, откуда они взялись, но это порождения сатаны. Верьте мне – не иначе, как порождение ада!». Ретагор пожал плечами и погрузился в собственные думы. Он второй раз слышал подобное – первый раз было в позапрошлом месяце при схожих обстоятельствах. И помимо этого ходили слухи. Слухи бывают всегда, но сейчас они, почему-то повторяют друг друга. Может, в них что-то есть?
Ретагор вздохнул, повернулся и посмотрел на спящего спутника. Монах был высокого роста крепкий мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти с черной с проседью короткой бородой и крепким широким лицом. Он называл себя Ануром, что, по мнению Ретагора, больше напоминало какое-то прозвище на языках восточных варваров. Ему бы больше палица подошла, чем тот хлам, который он бережно таскает с собой, подумал Ретагор в очередной раз. Хламом Ретагор называл довольно объемистый мешок из кожи, который Анур нес на плече, изредка перекладывая в руку, но при этом никогда с ним не расставался. Любопытством Ретагор не страдал, поэтому не стал спрашивать или как-то по-другому разузнавать, что такого ценного он несет с собой, а Анур не откровенничал на эту тему, поэтому если возможно было бы что-нибудь узнать, то только тогда, когда мешок оставался бы безнадзорным. Но такого никогда не происходило – Анур даже спал в обнимку с этим своим драгоценным мешком.
Ретагор поднял глаза и увидел, что на листьях над его головой заиграли первые солнечные лучи. Скоро солнце встанет окончательно, подумал он и решил, что пора будить своего попутчика. Он поднялся, расшевелил костер, оставив только угли и почти сгоревшие ломкие ветки, выставил две деревянные рогатины и подвесил над ним котелок, чтобы разогреть куски поджаренных вчера рыбин. Его этот завтрак вполне устроит, а монах, если решит, что это недостойная его еда, пусть пеняет на себя. Он обещал обеспечивать их свежим пропитанием, он это делает, а если Ануру его стряпня не нравится – его проблема.
