Не в том печаль, что обронили зло,
Оно в года лихие обернется,
Не оградили ближнего добром,
Таких хранитель ангел не коснется.
Напутствие услышав старика,
Прими свой крест на долгую дорогу,
Знай, только дома смерть легка,
В конце пути, указанном нам богом.
***
Без платка, на пороге, по-русски,
здравствуй сын, – выйдет старая мать,
на кровати застеленной пусто,
в комнатушке приютная гладь.
Обернуться бы с торбою, блудным,
по-рождественски, в январе,
возвращаться к истокам не трудно,
если есть, где упасть на дворе.
Повидал неприветливых, странных,
не умеющих по-людски,
словом добрым залечивать раны,
пить с колен из Харона реки.
В Иорданах купель не в морозы,
перекрещенный Иоаном,
утереть материнские слезы
не по-нашему, – было бы странно.
Расскажу, как настало прозренье,
каково на чужбине искать
неприкаянного утешенья,
ненамоленную благодать.
Только будто пригрезилось это,
по пути до родного крыльца,
не дождалась ты сына к рассвету,
долистала письмо до конца.
Не замолвив последнего слова,
напоследок не осенив,
будто нитками грубыми снова
мне дорога крестами, застыв.
***
Настанет день, когда простить не грех,
За все, что каждый смертный не способен,
Или способен, как бывает, сверх,
Всего, на что на деле был пригоден.
За то, что народиться право взял,
Открыл глаза на божий свет немилый,
Что с молоком кормилицы всосал,
Бессилие перед природы силой.
Как ни старайся семена бросать,
Карт контурных начертан путь,
Карандашей не хватит отличать,
Цветами радуги не радужную суть.
Не в силах по душам излиться,
Пустые разговоры заливать,
Пить горькую, да с горя не напиться,
Когда в могилу уходила мать.
Не обернувшись, след не разглядеть,
Оставил или сам собой оставлен,
Хранить от самых страшных бед,
Как часовой он над тобой поставлен.
С покаяньем приходит благодать,
Перелицовано последнее пальто,
Утешься тем, что научился ждать,
Его прощенья, значит есть, за что…
***
Карета королевы Люксембургской прибывала,
Для свиты места в переулке не хватало,
Как суетился и ругался экипаж,
Такой вот местечковый антураж.
Снег убран был к ее визиту,
Стол по-людски, по нашему накрытый,
Её Высочество смотрела на меня,
Как на торгах на серого коня.
Я избран был, туда тебе дорога,
Собрал родню, вещички понемногу,
Конечно, жаль, оставлю всех, кто здесь,
Но протокол и кровь, плати за честь.
Быть избранным, так жребий иногда,
Кому я был не в радость иль помеха,
Вот так всегда, где я, там ерунда,
Стать королем, для всех честных потеха.
Ведь нет такого больше королевства,
Оно пришло из сказочного детства,
Она так ничего и не сказала,
Когда обратно в сказку уезжала.
На подоконнике подписанный листок,
А мне на посошок налили стопку,
И мать сказала:
До Люксембурга сто дорог, сынок…
***
Где искать от зари до заката,
Похоронки на имя солдата,
Из дозора пропали ребята,
Будто нету могилы Мюрата.
Ты же кровь поливал, мой родной,
Что ты, мама, был просто штабной,
Над бумажками под рукавом,
Под тельняшкой по сердцу смычком,
Назначением почтальон,
В отречении Наполеон,
Фантазер рисовал на песке,
Гибель армий баталий троянских,
Изложи на тетрадном листке,
Запорожцев маляву османским,
Ятаганов короткая смерть,
Зачеркнет миллионы армянских,
Рубиконами осатанеть,
Если кровь сургучом на виске…
Заменив электронною почтой,
С сумкой помочью на рукаве,
Почтальона, ушедшего ночью,
И пришедшего на заре…
***
Всю жизнь натруженно болит спина,
Он говорит, так ведь она одна,
На всех, одна тебе дана,
Неси свой крест, что выбрал,
Сатана…
Зачем таскал, на плечи брал,
Иль по плечу никто не хлопотал,
Ну, хочешь, постучу,
Прокашляешься, скажешь,
Проглочу,
Что сам не можешь,
Кажется пустяк,
Носить бы фрак,
И слыть вельможей,
Вериги с ног
Сбивают только раз,
Когда ходить уже не сможешь,
Так не снимай,
В геенну или в рай,
Носи в руках,
Как кашу в котелках,
Замерзшим на заброшенных фронтах,
Жри сам, покуда не остыла,
Спина горбом, и все постыло,
Давай вставать,
Через плечо,
Как помочь одевать,
Всего немного,
Сумку на плечо,
В ней письма,
Ты, все знают, что доставишь,
Спина-спиной,
А адресатов много…
***
Пропела птица в феврале,
С утра не в голос прокричала,
Как очумевшая по свету,
Тебя не стало на земле,
Мне не простить себе за это,
И речь, и письменность пропала.
С одною сумою на двоих
Краюхи хлеб, родные души,
В конвертах прозу, белый стих
Обоим доводилось слушать
Под инфракрасным фонарем,
Диктант тотальный под огнем,
Орфографического словаря,
Как Господа, не поминая всуе,
Кто доживет до февраля,
Письмо за пазуху засунет,
Какой весна на свете будет,
Но горец целит почтаря…
Всех сослуживцев адреса,
Наверное, он помнил с детства,
Как звонкий обод колеса,
На проволочном поводке,
Катясь под горочку, домой
Не мой отправился цинковый,
Сияет фиксой золотой
На крышке бархатом багровой
Овал медали, не родной
Страны, затерянной в пустыне,
Девятый день, как вал морской,
За ним в помин сороковины.
Отмечусь в книге прихожан
Фамилией родне известной,
Не трону налитый стакан,
Не чокаясь, не интересно,
Не виноватый, что был пуст
Почтовый тракт и сумка тоже,
У двойки два ноля, как груз,
Не донести, помочь прохожий
Возьмется, за руки, как друг,
В глаза посмотрит, прямо в душу,
Теперь ни строчки, и не вдруг
По переписке не нарушить…
Пиши разборчивей,
Пора,
Сниматься с бивака настала,
