С порывом ветра над мощными крепостными стенами и кряжистыми башнями Соловецкого кремля ослепительно сверкнула молния, пухнущую в небе с утра перламутрово-черную тучу прорвало, как бурдюк под лезвием ножа, и оттуда на землю хлынули нескончаемые потоки холодной дождевой воды. В мгновение ока грунтовые дороги покрылись тонким слоем раскисшей грязи, красно-бурые воды Святого озера забурлили, пошли пузырями, купола Спасо-Преображенского собора и крыши жилых домов заблестели, точно лакированные, а когда поблизости от того места, куда загнал их природный катаклизм, послышались грозные и низкие громовые раскаты, Нора торопливо осенила себя крестным знамением и прошептала:
– Пресвятая Дева, моли сына своего за нас…
Губы стоящего рядом Германа растянула скептическая улыбка.
– Атеисты не боятся грозы? – искоса глянув на него, поинтересовалась Нора.
– Боятся. Но уповают не на Пресвятую Деву, а на громоотводы.
Сквозь залитое струями дождя оконное стекло Герман бросил взгляд в сторону кремля, и Нора догадалась, что он имеет в виду главный купол монастырского собора, увенчанный крестом. Сконфуженно фыркнув, она ткнула его локтем в бок и тут же оказалась в его объятиях. Наклонившись, Герман поцеловал ее в висок.
– Не заняться ли нам чем-нибудь предосудительным, чтобы скоротать время?
– Здесь? – ужаснулась Нора.
Они пережидали грозу в одном из пустующих бараков периода СЛОН неподалеку от лагерного кладбища – длинном одноэтажном бревенчатом здании с двускатной черепичной кровлей, растрескавшимися оконными рамами и скрипучими полами. Все здесь дышало болью, страданием, смертью. Вязкий, липнущий к коже, воздух… ядовитые испарения от стен… брр.
Неисправимый Герман обвел глазами помещение.
– Место не лучше и не хуже других.
И запустил руки ей под кофту.
В эту минуту к шуму дождя за окном добавились звуки, больше всего напоминающие скрип старых половиц, присыпанных песком, под подошвами армейских сапог. Нора открыла рот, собираясь переключить внимание Германа со своего бюстгалтера на тайны Пустого Дома – в голову пришла сумасшедшая мысль, что это призрак лагерного надзирателя совершает обход своих владений в сумеречный час, – но ей помешал чудовищный раскат грома, заставивший ее рефлекторно зажмуриться, а когда все стихло, она, открыв глаза, увидела в дверном проеме высокую широкоплечую фигуру мужчины в дождевике, с которого стекала вода.
Вода, стекающая на щербатые доски пола. Не призрак, нет.
– Герман, – промолвила Нора чуть слышно.
Он обернулся. По тому, как мгновенно изменилось его лицо – побледнело и застыло маской жреца древних языческих мистерий, – Нора догадалась, что личность гостя ему известна.
– А! – заговорил мужчина, делая шаг вперед. – Художник. Ну, здорово, художник. Как поживаешь?
– Стой где стоишь, – тихим, неестественно ровным голосом произнес Герман.
Он уже мягко отодвинул от себя Нору, подтолкнул, вынудив попятиться, и теперь стоял в той позе, в какой она уже видела его однажды: ноги на ширине плеч, колени чуть согнуты, корпус наклонен вперед. Пальцы левой руки, отведенной назад и прижатой к туловищу, сжимают рукоятку ножа, правая рука вытянута для удара.
Взгляд незнакомца медленно скользил по фигуре Германа, оценивая степень готовности. Ненадолго задержался на руке с ножом. Дрогнувшие губы, приподнявшиеся брови… Удивлен? Не ожидал, что этот парень богемной наружности окажется вооруженным? Или что он окажется не только вооруженным, но и способным пустить свое оружие в ход, судя по правильной стойке и общему хладнокровию?
– Здорово же тебя Геннадий напугал. – Человек в дождевике усмехнулся, но оставил попытки приблизиться. – Ладно, перейдем к делу. Где наследный принц?
Герман не шелохнулся, не вымолвил ни слова. Казалось, стоять так он может до завтрашнего утра.
– Не сейчас, так потом, но я доберусь до тебя, художник, и ты у меня запоешь.
– Вот когда доберешься, тогда и поглядим, – разжал губы Герман. – Проваливай, шестерка. – Молниеносным движением перехватив нож, он перешел в стойку для метания. – Иначе останешься без глаза.
С бьющимся сердцем Нора следила за развитием событий. Мыслей у нее в голове не было совершенно, только фоновое ощущение приближения Больших Проблем.
В общем и целом она представляла о чем идет речь. Несколько месяцев тому назад архитектор-дизайнер Герман Вербицкий сдал заказчику объект, над которым работал около года – интерьеры нового двухэтажного особняка в поселке Николино, принадлежащего крупному российскому предпринимателю Андрею Кольцову, – и по этому случаю там же состоялась вечеринка, плавно переходящая в оргию. На участие в оргии дизайнер не подписывался, но быстро обнаружил, что его согласие или несогласие мало кого интересует. Хозяин дома имел совершенно определенные намерения и озвучил их в присущей ему бесцеремонной манере. Герман ответил отказом. Тогда господин Кольцов, привыкший получать все что заблагорассудится по первому требованию, призвал своего личного телохранителя Геннадия Болотова и поручил ему упрямца вразумить. Процедура вразумления была не очень долгой, но очень болезненной. В память о ней Герман до сих пор носил отметины на теле. Однако решения своего не изменил и, будучи спрошен повторно, опять сказал решительное «нет». Неизвестно, чем закончилась бы для него эта строительно-сексуальная эпопея, если бы не вмешательство Кольцова-младшего. Воспользовавшись тем, что родитель дал строптивому пленнику – к этому времени уже стало ясно, что Герман пленник, а не гость, – время передохнуть и подумать о своем поведении, Леонид организовал его бегство и сам смылся из дома вместе с ним. Из отчего дома и вообще из столицы.
