ГЛАВА 1
Невысокого роста паренёк – босой, одетый в старую рубашку и такие же старые потрёпанные брюки – подошёл к маленькой девочке лет десяти, чумазой, с грязными волосами, заплетенными в две тоненькие косички. Короткое платье для её возраста почти не прикрывало щиколоток, босые ноги были от пыли серо-чёрного цвета. Холодное каменное лицо, крепко сжатые губы и совершенно пустые глаза. Она смотрела перед собой, ничего не видя и никого не замечая. Руки, сложенные лодочкой, она держала перед собой. В ладошках лежали две медные монеты. Он забрал их себе и положил в карман. Опустил её ладошки, взял под руку и повёл в сторону приютского дома.
– Эх, Ириска, опять директриса будет возмущаться, что мало денег принесли. А откуда их взять-то, если никто не подаёт. Только в праздники перед входом в храм можно заработать и то не всегда. Тебе хорошо, ругай-не ругай, ты всё равно ничего не слышишь и не реагируешь. Если бы твои родители знали, как будут здесь с тобой поступать, вряд ли бы отдали в приют. А директриса ещё с них денег содрала. Говорит, за тобой особый присмотр нужен, а какой там присмотр, иногда покормить тебя забывают. Если бы не наша повариха, тётушка Ната, померла бы давно. Остальных-то на работу всех разбирают, девчонок постарше дядька Прон забирает, они у него пряжу прядут. Девчонки жалуются, совсем света мало, магические светильники не покупает, жаль ему денег, видите ли, а то, что девчонки раньше времени ослепнуть могут – ему невдомёк. А мальчишек дядька Таран каждое утро уводит за скотиной смотреть. Они оттуда еле живые приходят и кормят их лишь один раз в день. Ужинать из-за усталости ребята уже не могут, сразу валятся спать. Так вот и получается, что едят только раз. Завтрак я даже и не считаю, один взвар с куском хлеба. Это разве еда? А платят за нашу работу директрисе хорошие деньги, сам видел. После прихода дядьки Тарана на столе мешок с золотыми лежал, она как увидела меня, так зыркнула глазищами, что я быстрее бежать от её кабинета. Думал, накажет, что подглядывал, но нет, вроде пронесло. Скоро осень, холодать стало, замёрзла поди.
Он остановился и потер ей руки.
– Холодные, ты только, Ириска, не заболей, а то меня заберут от тебя и отправят к дядьке Тарану, кто тогда смотреть за тобой будет, бедолага?
Неожиданно девочка словно споткнулась обо что-то невидимое и, схватившись обеими руками за голову, застонала от невыносимой резкой боли. Мальчик прижал к себе хрупкое тельце и успокаивающе гладил по голове.
– Сейчас пройдёт, это редко бывает, потерпи чуть -чуть.
– Боже, как больно-то, – простонала девочка и взглянула на мальчика. Тот, услышав голос, от неожиданности подпрыгнул и уставился карими глазами на свою подопечную.
– Ириска, ты разговариваешь?
– А не должна? – удивилась она.
– Должна, ещё как должна. Но когда тебя привезли в приютский дом, ты совсем не говорила. Твои родители сказали, что ты от рождения такая. Они устали ждать, когда ты станешь нормальной, как им обещал жрец богини Матери, и отдали тебя в приют.
– Избавились, значит, – сказала девочка, и такая тоска была в ее голосе.
– Ты прости их, они просто не знали, что с тобой делать, ты же совсем не могла находиться одна, за тобой нужен был постоянный присмотр.
– Значит, ты мой нянька?
Мальчик кивнул.
– Всё отказались, а я согласился, как можно человека бросить? Он же тоже нуждается в помощи. Вот нам двоим настоятельница придумала дело, стоять на паперти и просить милостыню, какой-никакой, а заработок. Знаешь, Ириска, думаю, не надо нам признаваться, что ты…, – он замялся, но всё же подобрал слово, – изменилась, так нам обоим будет лучше. Иначе разделят сейчас, и будем работать с утра до ночи без отдыха и выходных.
– Как ты меня сейчас назвал?
– Ириска!
– Знаешь, когда ты так сказал, мне почудилось, что у меня во рту конфетка, которая жуется, как жвачка.
– Я что-то не совсем понял тебя, а что такое жвачка?
Девочка промолчала.
– Знаешь, я не помню. Всё, что нас сейчас окружает, мне кажется незнакомым, как бы тебе объяснить, не родным. Всё вокруг – чужое.
– Ты какие-то странные вещи говоришь, Ириска, непонятные, – он зачем-то отодвинулся от неё и посмотрел пристальным взглядом.
– Почему странные? – удивилась она. – Обычные.
– Хотя, если ты ничего не помнила, тебе действительно всё будет казаться не своим, чужим, – он вновь взял её под руку. – Нам бы с тобой продержаться в приюте ещё годика два. А там моё совершеннолетие, 17 будет, и я тебя бы забрал с собой, зачем тебе жить в этом месте, ничего хорошего в нём нет. Если бы не ты, я давно бы сбежал, только на кого тебя оставишь?
– А как тебя зовут? – мальчик остановился и даже всплеснул руками.
– Ты и этого не помнишь? – девочка помотала головой. – Меня Вильстаном кличут, но все коротко называют Стан.
– А ты помнишь своих родителей?
– Смутно. Помню, как мы ехали в карете, маменька рассказывала что-то интересное, помню, что было весело, и я смеялся, с нами был мужчина, но его лица не помню. Когда на нас напали, то всё закрутилось, завертелось: крики, ругань отовсюду. Маменька спрятала меня в нишу, где в зимнее время обычно держала печку, чтобы ногам было тепло, и велела сидеть тихо. Когда крики, ругань утихли, я вышел из своего укрытия, маменька лежала на земле, а возле неё была лужа крови, которая вытекала из груди. Недалеко находился тот самый мужчина кверху спиной, а в сторонке кучер, который нас вёз. Ни вещей, ни сундуков, с которыми мы путешествовали не было. Потом ничего не помню, очнулся в полицейском участке, меня спрашивали, как зовут, а я повторял Стан, они пытались узнать моё полное имя, но я же был маленький, не помню, вот меня и назвали Вильстаном.
