Вы знаете, что во французском языке нет фразы «я скучаю по тебе»? Ты говоришь – «tu me manques», что переводится как «ты отсутствуешь у меня».
Как это точно.
Именно так и верно говорить.
Только так и нужно говорить, когда мы говорим о настоящей любви.
Часть 1
Глава 1. «Люблю всегда!»
«И не забудь выключить свет»
Напротив твоего, наскоро начирканного на белой входной двери, вывожу красивым каллиграфическим:
«Свет выключила!
Вещи разложила!»
И кисточкой прохожу по поломанным от старости усам Матраскина.
Эти мгновения – они самые сладкие.
Именно сладкие! Как гозинаки Рузанны, которые полежали часик-другой на подоконнике с солнечной стороны дома. И в них, как в меду, плавает закристаллизованное предвкушение чего-то такого же вкусно-ломкого, как покрошенные в янтарную жижу орешки. Они тянутся, тянутся, тянутся. И чем ближе к самому орешку, тем концентрация сахара выше.
Мгновения ожидания долгожданной встречи или любимого торжества. Каждое из них растягиваю и смакую.
Ах, если бы из этих медовых удовольствий была соткана наша жизнь, но нет. Наша жизнь соткана из временных жилищ, набитых ненужными вещами. Из обманутых надежд, одиноких людей, брошенных животных, забытых мечтаний и книг.
Соберись, Мишель. Чувствую твою невидимую укоризненную улыбку откуда-то оттуда, откуда ты совсем скоро вернёшься. И ловлю себя на полпути в этом бесконечном и пугающем падении вниз.
Не сегодня!
Сегодня сладкие мгновенья ожидания.
И торопливо дописываю: «Люблю всегда!»
– Ну ведь могу. Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Согласен, усатый? – посылаю вслед уносящему ноги хвостатому обитальцу. – Невежа ты, Матраскин. Не ценишь искусство. Хотя ты прав! Восклицательный знак подвёл.
Пыхчу. Даже прикусила язык от старания. Непослушные волнистые волосы опять разлетелись во все стороны. Рукой в краске заправляю их за уши, но пряди выбиваются и снова лезут в глаза упрямыми темными пружинками.
Пытаюсь подправить неудачу, но у этого восклицательного знака вредный характер. Или он твёрдо намерен обратить на себя внимание. Как будто что-то хочет крикнуть и от чего-то предостеречь.
В ответ на все попытки упёртый восклицательный становится всё неуклюжее и агрессивней. Исправить ситуацию не получается.
Ладно. В нашем деле главное – остановиться.
Знак получился нелепый. Рука дрогнула. Словно внутри о края сердца ударилась тревожная ночная летучая мышь. Летела на его ликующее сияние. Ударилась и упала навзничь. Резко прижимаю точку на груди. Ещё трепещется нервная мышца.
– Тихо, Мишель, ты чего! – говорю сама себе и встревоженному внутри. Уже успокоившись, дописываю снова ровными, красивыми, объёмными, с выразительными спиралями:
«Свет выключила!
Вещи разложила!
Двери закрыла!
Люблю всегда!
Твоя Мышь»
Каждое слово замыкает залихватская «а» с визжащим и закрученным хвостиком.
Теперь при выходе из дома ты всегда будешь спокоен. А я буду петь в душе без ясной музыки, без ясных слов, просто проживая мгновение и пропуская через себя, как поток чистой воды, новое утро, и, вздрагивая от резкого звука захлопнувшейся входной двери, знать, что ты улыбнулся.
А вечером, в расстегнутом уже на веранде плаще с полосатым подкладом, ты перешагнёшь порог, и взгляд споткнется о «Люблю всегда».
От потока накрывающих сладких мыслей щекочет в носу.
Полёт стайки этих легкокрылых предвкушений сбивает металлический звук телефона.
Пробираюсь сквозь неразобранные клетчатые чемоданы с марками и картонные коробки с надписями «Сценарии», «Мышиное», «Для путешествий», «Краски», «Книги»… Пол в гостиной сплошь заставлен и завален ими. Руки ещё не дошли. Запинаюсь об «Осторожно, хрупкое».
– Привет, Надин, – сразу выдаю звонящей, чтобы сэкономить время. – Извини, ты совсем не вовремя и у тебя всего одна минута. Глупый вопрос, Надин, ты же знаешь – у нас сегодня «тот самый день». Надин, прости. Прости, но одна минута закончилась.
Бросаю трубку без зазрения совести. Надин всё поймёт.
Сегодня день особенный. И потому я точно просчитала каждое движение и каждую минутку.
Подготовленный к событию раскрашенный Матраскин недоуменно крутит головой и пытается отслеживать каждое моё передвижение, и как только открываю духовку с мясом в тех травах, что мы привезли из последней поездки, он приподнимается, трясёт подобием гривы и жадно втягивает ароматы в мокрый кошачий «пятачок».
– Теперь он, ты, я и никаких страхов. Отныне всё будет иначе! Правда, Матраскин?
Напеваю веселую песенку на французском и пританцовываю. Вот привязалась эта песня, откуда я её знаю?
Глава 2. Лампочки, свечи, яблоки
Свет на кухне нервно вибрирует. Надеюсь, это не от того, что я взяла слишком высокую ноту!
Две лампочки чихают, одновременно начинают болезненно мигать, раскаляются и разлетаются на мелкие колючие осколки. Матраскин, который только что тёрся о мои домашние носки облезлым от старости левым боком, отскакивает со сноровкой молодого гепарда и приземляется прямо на кресло-качалку с криком обезьяны-ревуна.
Кресло заваливается под тяжестью толстячка, накрывая его с головой.
– Чёрт, да что ж такое… Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Терпеть не могу, когда в доме не работают лампочки. Все лампочки должны работать, до самых мелких в торшерах и бра.
