Я сижу на табуретке и пялюсь в окошко. Не то, чтобы мне безумно интересно рассматривать эти унылые, по-ноябрьски голые кусты сирени, растущие практически напротив нашего первого этажа, а просто думаю. Думаю о том, как мне дальше жить. И пока я размышляю о своей нелёгкой тридцатилетней жизни, глаза сами устремляются вдаль, насколько могут: метров за пятьдесят не меньше, через постиранный месяца три назад в нашей супер-пупер, в кредит купленной, стиральной машине кружевной тюль.
Жопе мягко. Табуретки Вадька выбирать умеет. Он вообще много чего умеет: открывать пивные бутылки глазом, эффектно падать рожей в салат, танцевать польку-бабочку со стрёмненькими шмарами и вальс с красивыми леди. Для каждой у него найдётся и улыбка, и внимание, и аккуратная шутка. Он у меня хитрец и дамский угодник, сердцеед-медвежатник с ключиком от любого замочка. А меня проебал. Как пить дать, проебал…
Я же как думаю? Муж мой – моё счастье. С кем ещё я могу вот так запросто говорить о физике в час ночной? Реально о физике. Начитавшись журнала «Квант» перед сном. Непременно умничать. Обязательно выделываться. Ловить восхищенные взгляды. Темно, конечно, не видно. Но как же не восхищаться моими разнообразными знаниями и широким кругозором?! Я же кожей это восхищение чувствую! А оно вона чё… Даже охрененно удовлетворявший меня раньше интим тухнет до примитивной мастурбации чьим-то телом.
Стоп. С мужниным хером понятно. Кто о чём, а сучки о кобелях. Погнали…
Однажды я нахожу в нашем мусорном ведре использованные презервативы. Четыре. Но Игорьку я звоню не жаловаться, а банально потому, что после кровавой драки с Вадиком и превращении квартиры в груду побитой посуды и поломанных вещей мне хочется отвлечься. Кто-то скажет: “На себя, блять, посмотри, мужу изменяешь, проститутка”. Я отвечу коротко: “Идите на хуй!”
Игоряна я не вижу года два. Как с будущим мужем закружила, так и забыла о любезном думать, благо наша брошенка женатик и тот еще ловелас, без меня не соскучится. Сжигаемая сладкой страстью, я становлюсь мужней Вадькиной женой, с ним одним на век, ведь он мой главный человек, в радости и в горе, но чаще на Чёрном море. А Игорек остается существовать в мечтах о депутатском мандате и бесславных потугах оттрахать раком всё прекрасное человечество. Ладно, Игорь, не обижайся, позы ты меняешь.
– Игорь, привет, как дела? – проверенная тысячелетиями банальщина, которая так раздражает в коротких сообщениях, на автопилоте вылетает из моего, ещё недавно мнящего себя эксклюзивным, рта.
– Наташенька, какие люди! Как ты, девочка? – Игорёк не многим мне уступает. Ответить вопросом на вопрос наше величайшее изобретение.
– Бывало и получше, – скромно закидываю удочку я. Бывший может кинуть. Месть дело тонкое.
– Что случилось у моей красивой девочки? – Игорьку за пятьдесят, поэтому эта его “девочка” звучит более, чем органично. Папик, блин.
– А-а, надоело. Тусить хочу, а не с кем, – ни о чём, так ни о чём.
– Со своим поругалась? Бывает, – похоже, нахер пошлёт, – Так давай встретимся, потусим, – фух…
– С удовольствием.
Дело в шляпе. Теперь выбрать платье. Чёрное или красное? Ну, не белое же? Выбираю чёрное, потому что оно мне нравится, ну и траур по счастливому браку типа. Стрёмно. Как же всё это стрёмно.
Как я не стараюсь увлечь себя мыслями о предстоящем страстном в кавычках свидании, думаю я о всё ещё любимом мною муже и о том, что же произошло в нашей квартире за час до моего прибытия. Вадик уверенно отмазывается, козыряя неизвестными мне фактами о загадочных людях, предававшихся порочной любви прямо на нашем диване, поэтому я сомневаюсь. Мне кажется, все маленькие человечки, влюбленные и оттого доверчивые, впервые столкнувшись с изменой, готовы поверить во что угодно, только бы не усомниться в любви и преданности ласковой пассии. А уж правдоподобная версия моего скромного супруга о таинственном друге, рассказанная без слабохарактерной заминки… Но сердце- то ноет. Доверия больше нет. Мой мир разделился на до и после. Говорите, что хотите. А мне просто хуёво, хуёво, безобразно хуёво.
Я лежу под Игорьком, как бревно, тревожно ожидая, когда тупое дёрганье, наконец, закончится, и мы сможем просто спокойно поговорить. Огромная столовая на три наших с Вадькой однокомнатных квартиры, шикарный диван… Даже этот циничный трахаль не приглашает меня в спальню, где спит с женой. А эта скотина. На нашем диване. Фу, блять. Стоп. Стоп. Это не Вадька, а кто-то другой. Конечно, кто-то другой. Ну, не может Вадька! Он же любит меня. Конечно, любит. Почему я в нём сомневаюсь?
Вонючий старикан, сделай что-нибудь со своей эрекцией, сколько можно считать твои невразумительные фрикции? Вино вкусное, отбивная тоже, готовился. Хотя, о чём я? Жена небось ужин приготовила, а винища полный подвал, должен же его хоть кто-то пить, раз у хозяина диабет. Всё. Слезай. Надоел.
– Хорошо отдохнули, – ты-то отдохнул, боров, как же я вас всех ненавижу.
– Неплохо.
– Что-то ты, Наташенька, грустная, ну рассказывай!
– Ну… особо-то и нечего рассказывать.
– Поэтому я и говорю: у человека всегда должна быть отдушина, невозможно посвящать всего себя браку. Не отдавай всю себя никому. Слушайся взрослого дядю, уже дедушку.
