Впервые я попал в родовое поместье княгини, когда был ещё совсем юн. На дворе стоял 1726 год. Мне было восемнадцать лет. Мой отец, известный помещик, совершенно не собирался устраивать мне лёгкой жизни. Вместо этого он решил провести меня от самого низа, по всем терниям в собственных представлениях, о правильной жизни и становлении в ней человека, как самостоятельной личности. Совершенно не взирая на мой дворянский титул, он договорился со своей по родственной линии двоюродной сестрой и просто, по духу давней подругой, что я буду следить за её корреспонденцией и служить, как это называется дворовым нарасхват. Сегодня это имеет понятие «мальчик на побегушках». Кроме того на мне должен был лежать полный контроль входящей и исходящей корреспонденции.
Кому попало, такую работу не доверяют. Однако я оказался идеальным кандидатом. Выведать все тайны княгини мне было попросту от кого. Особых связей среди посторонних дворов у меня просто не было, а от друзей по частным занятиями меня держали в стороне, чтобы я по словам отца: «не тратил драгоценное время зря». Обучение я прошёл строгое и выверенное, потому мой почтенный папенька не сомневался во мне и сразу отрекомендовался княгине при встрече на одном из балов.
Когда меня только приняли в должность писаря, то я приступил к исполнению обязанностей и несению службы княгине и её угодьям в первый же день. Меня ждали, потому, как только я пришёл, меня сразу отрядили простым износчиком писем. Никогда не забуду первый день, когда я обскакал все соседние деревни и округу нашей провинции, развозя гигантскую кипу писем по всем окрестным домам и должностным лицам. Тот день был воистину крещением, так что когда я слез с коня, то пойти смог только через полчаса. Всё это время окрестные дворовые мальчишки смеялись над моим незавидным положением. Так как пятую точку опоры я натёр чуть не до крови, а ноги мои, не привыкшие к столь долгим конным прогулкам перенапряглись и просто онемели.
Дальше, лучше. Через месяц я достаточно окреп. Писем с каждой неделей становилось всё меньше, а я разобрался с накопившейся канцелярской работой, так что теперь лишь два-три дня в неделю уходило, чтобы развести за полдня и забрать все необходимые письма и бумаги. Несмотря на почти постоянное пребывание и проживание в доме княгини, её саму я видел лишь один раз вечером и мельком. Она вот-вот, прибыла из Петербурга. Но видел её я только условно. Что там можно рассмотреть почти в полной темноте в свете редких огней, лишь тёмный силуэт в платье до земли, да вежливые голоса извозчика и сопровождающего гостя.
Через пару дней после её приезда, ко мне в конторку ранним утром вошёл её слуга, по-видимому, носивший обязанности стряпчего. С его глаз я всегда проникал в её апартаменты, в кабинет и забирал-уносил бумаги, когда её не было. Когда же она была, то я почти никогда с ней не встречался. На этот раз ему видимо было не до меня и он просто на автомате дал мне ключи от её дверей. Сказав, чтобы я забрал со стола приготовленные для меня бумаги и все переписал их.
Впервые я заподозрил неладное. В её апартаментах была прохлада, хотя на улице стояла июньская жара. Я как обычно забрал приготовленное мне, оставил разобранные письма с ответами и удалился в свой кабинет. Стряпчий заглянул ко мне в обед, чтобы забрать ключи. К тому времени я уже переписал половину всех рукописей и так устал, что начинал клевать носом. Пару листов пришлось даже переписать, так как я капнул на них чернилами. Один был простой копией карты, а другой короткими пояснениями на её счёт.
Все тексты были кардинально отличны от тех привычных, с какими мне доселе доводилось иметь дело. Они содержали мало знакомые слова. Многие из них носили метафорический характер. Часть была на латыни, часть на английском и немецком. Часть я просто не знал. Хаотически переписывая текст, я копировал и зарисованные, причём весьма неплохо от руки картинки обозначения.
Что меня больше всего поразило, речь шла, о каких-то сложных процессах происходящих в человеческом организме. Если бы я не знал княгиню и её двор, то мог бы подумать, они предназначались университетскому профессору медицинских наук.
Стряпчий несколько раз заходил и торопил меня, на что я отвечал ему, что не могу быстрее, так как текст и так сложный, а попутные рисунки отнимают много времени. Ближе к ночи я закончил и отдал оригинал и весь труд стряпчему. Тот подробно рассмотрел проделанную работу и пересчитал оригинальные листы. Не сказав ни слова и не поблагодарив, он вылетел из моего кабинета мухой. Не закрыв дверь, поспешил прочь по коридору. Он так торопился, что забыл своё пенсне у меня на столе.
– Никодим! – окрикнул я его, но было уже поздно.
Пришлось взять пенсне и последовать за ним. Он плохо видел на оба глаза, потому всегда носил при себе пенсне, иногда почти не снимая его. Потому я видел необходимость передать его ему раньше, чем он доберётся до апартаментов княгини.
Когда я подоспел, дверь была прикрыта, но открыта. Ключи торчали в замке. Учтиво откашлявшись и постучавшись, я отпер одну из дверей и вошёл. Мне показалось, что он из зала мог последовать в её кабинет. Раньше я, конечно, не позволял себе такой вольности бродить в одиночку и заходить без приглашения, но мне показалось, сегодня был случай особенной важности и я не мог оставить Никодима в конфузе.
