для Оливии
Отдельная благодарность Андрею Артамонову за его неоценимую помощь в нахождении редких книг
Война. Сколько будет убитых. Жизнь единственно невозвратная вещь.
М. А. Кузмин 18 июля 1914 года.1
Все мерзавцы кругом! Сапог нет, ружей нет – наступать надо, а наступать нельзя! Николай II о положении на фронте.2
Хорошо вам жить на воле, / Сыпать ласковы слова, —
Посидели-б вы в окопах, / Испытали-б то, что я.
Солдатская песня. 1916 год.3
Война „до конца“, „до победы“. / И ту же сермяжную рать /
Прохвосты и дармоеды / Сгоняли на фронт умирать. Сергей Есенин, „Анна Снегина“, 1925.4
В последние годы царской власти все были согласны, что эта власть должна быть уничтожена. В. Б. Шкловский.5
Революция висела в воздухе. Недовольство проникало в самые консервативные верноподданные круги. Сенатор Н. Н. Таганцев.6
Игнорирование улицы это свойства и правительства и многих из вас.
Но улица уже заговорила, господа, и с этой улицей теперь нельзя не считаться.
Н. С. Чхеидзе, речь в Думе 24 февраля (9 марта) 1917 г.7
Я помню, когда-то была война с немцами, а потом революция между собой.
Воспоминание ребёнка-эмигранта.8
„Большевизм – вот те ворота, через которые контрреволюция прорвется к нам“, говорили мы, и этому предвидению суждено было осуществиться.
Лидер РСДРП(м) И. Г. Церетели.9
9 января 1905 года была расстреляна вера русских рабочих в царскую власть.
5 января 1918 года была расстреляна вера рабочих во власть большевистскую.
Листовка МК РСДРП(м) об Учредительном Собрании.10
Вступление: борьба за историческую память
Официальная история никогда не была идеологически нейтральной наукой. Она всегда выходила далеко за пределы академического исследования и отражала запросы правящей власти. Вопреки устоявшемуся представлению, историки не сидели в башне из слоновой кости. Принадлежа к образованному, привилегированному классу, они всегда ориентировались на идеологический статус-кво и отражали в своих исследованиях политическую конъюнктуру.
В результате историография демонстрировала свою лояльность феодалам, князьям и монархам и трактовала события с точки зрения „верхов“. Придворные историки подчинялись строгой субординации и выполняли функцию летописцев самодержавия. Как представители высших классов они были обязаны самодержавию всем. Долг сюзерену возвращался сторицей.
Характерным примером подобной динамики стала „Книга степенная царского родословия“, которая является важным памятником русской исторической литературы. „Книга степенная“ была написана церковным историком с историософских позиций Русской Православной церкви.11 Она прославляла „в благочестии просиявших Богоутверждённых скипетродержателей“ и утверждала союз царей с церковью.12
В дополнение к этому в Российском государстве ещё со времён Древней Руси утвердилась сакрализация монарха.13 Русская Православная церковь и историки пропагандировали идею богоизбранности царей, их предполагаемый мессианизм и концепцию „Москва – Третий Рим“.14
Своими трудами духовные и светские историки легитимизировали право царей на престол. Историография также активно работала над искоренением всякого инакомыслия у читателей. Так историк и публицист Феофан Прокопович в своём пропагандистском трактате „Правда воли монаршей“ (1722) не только отстаивал цезарепапизм, но и призывал подданных повиноваться самодержцу без прекословия и роптания. Автор трактата снисходительно приравнивал население страны к детям, а государя – к отцу семьи. Он также запрещал народу судить дела своего Государя.15
Прокопович был всерьёз обеспокоен тем, что в народе обретаются „непокойные головы“. Роптавших людей, которые, по словам историка, сеяли „в отечестве нашем мятежей плевелы“, он громогласно порицал. Прокопович ревниво ограждал население от „блазнословия“ то есть соблазнительных речей критиков монархии.16
Таким образом одной из отличительных черт официальной историографии стало завуалированное подавление крамолы. У придворных историков была и другая отличительная черта – селективная слепота.
В своих трудах историки намеренно избегали обсуждение неудобных для власти тем вроде колоссального отрыва „верхов“ от „низов“. Симбиоз Российского государства и Православной церкви с его клерикальным фанатизмом и суеверной косностью принимались как нечто само собой разумеющееся.17
Историки воспринимали институциональное насилие государства как данность. Они также занижали роль социально-экономических кризисов и игнорировали то, что цари жили на окраине империи в абсолютной изоляции от народа.18 Взгляд на историю России диктовался не через судьбы граждан, а через непосредственную близость к монарху.19 Именно самодержец был для официальных историков центром вселенной. Так „отец русской истории“ В. Н. Татищев, который также занимал должность тайного советника и астраханского губернатора, признался в своей „Истории“, что при её написании главнейшим его желанием было „воздать должное благодарение вечной славы и памяти достойному государю его императорскому величеству Петру Великому“ за высокую ему оказанную милость.20
Даже любезное отечество стояло для Татищева на втором месте. Историк объяснил мотивы своих действий. Он отметил: „Всё, что имею, чины, честь, имение и, главное над всем, разум, единственно всё по милости его величества имею, ибо если бы он меня в чужие края не посылал, к делам знатным не употреблял, а милостию не ободрял, то бы я не мог ничего того получить.“
