Раннее утро двадцать восьмого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года ничем особым отмечено не было. Наступавший день, как и предыдущие, обещал быть великолепным – солнечным и теплым. Звездная ночь, наполненная соловьиными трелями, уже оставила среднерусскую равнину. В свои права вступало раннее утро. Это время – хрупкий переход от тьмы ко дню – и царило сейчас над подмосковным имением Савино.
Живописная река в этом месте делала очередной поворот, и усадебный комплекс, расположенный на высоком холме, оказывался с двух сторон окруженным блестящей, вечно движущейся лентой воды. Сам дом, выстроенный в конце восемнадцатого века при императрице Екатерине в стиле классицизма, виднелся уже издали. Широкая аллея, по которой вот уже несколько столетий ездили кареты, вела к главному входу, украшенному рядом колонн. Впрочем, эпоха рысаков быстро уступила свои права прогрессу. Теперь к колоннаде стали подкатывать шикарные автомобили, нарушая шумом моторов патриархальную тишину имения.
Огромный парк, раскинувшийся над рекой, разрезали дорожки, затейливо кружившие среди густых кустов и вековых деревьев. Одна из таких тропок, пройдя через кусты роз, круто шла под уклон вниз, к лужайке. Эту овальную поляну окружали старые дубы и клены. Некоторые из них еще помнили тех, кто основал имение полторы сотни лет тому назад. Над кроной деревьев высоко возносилась башенка дворца, выполненная итальянским зодчим, специально приглашенным из Падуи. По ночам на верхнем этаже башни, украшенном высоким, сложной формы куполом, горел яркий фонарь. Это придавало башне сходство с маяком. Только свет от маяка бывает притягательным и спасительным для плывущих в море кораблей.
Огонь часто и был ориентиром, правда не для кораблей, а для влюбленных, тайно встречавшихся в парке под сенью раскидистых деревьев. Несколько историй о любви, случившихся в разное время, и хранил старинный парк. Среди них были и те, что оканчивались «честным пирком и веселой свадебкой», но случались и такие, когда любовь заканчивалась не так счастливо – по-разному выходило.
Однако сегодняшним утром подобных романтических историй не предвиделось. На лужайке за имением находилась группа людей, и причиной их встречи стала дуэль.
Одним из дуэлянтов был молодой человек лет двадцати пяти – гвардии поручик Сергей Михайлович Голицын, потомок древнего и прославленного российского рода, высокий шатен с мускулистой, изящной фигурой. Серые большие глаза выделялись на лице с правильными, благородными чертами. Харизматичный, одетый в форму своего лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, он холодно и пристально смотрел на оппонента, держа в тонких, но сильных руках дуэльный пистолет.
Противником поручика был штабс-ротмистр Корф. Потомок прибалтийских остзейских баронов, он являл собой яркий контраст Голицыну. Штабс-ротмистр происходил из другой породы людей. Невысокого роста, плотного телосложения, на вид ему было около тридцати лет. Небольшие живые глаза, казалось, успевали следить за всем происходящим, причем не только за тем, что рядом. Темные прямые волосы открывали высокий лоб, а черные усики скрывали легкую саркастическую усмешку.
Сейчас они оба должны были сойтись в окончательном разрешении проблемы, возникшей между ними не далее как вчера вечером.
Секундантом поручик Голицын пригласил товарища – высокого блондина-корнета, а барону «помогал» помещик с сонным выражением одутловатого лица.
Дуэль вызвал все тот же вопрос, уже много столетий заставляющий соперников скрещивать шпаги или посылать один в другого пули. Причиной стали барышня и «дело чести». Барон, как и поручик, ухаживал за дочерью хозяйки имения, Ольгой Сеченовой, девушкой прекрасной во многих отношениях. Однако ухаживания штабс-ротмистра, несмотря на всю его настойчивость, не имели ровно никакого успеха – Ольга отвергла потомка балтийских немцев. Тем не менее до самого последнего времени ничто не предвещало грозы, но вчерашний вечер изменил многое.
Именно тогда, во время партии в штос, барон Корф позволил себе двусмысленное замечание в ее адрес. Ольга, наблюдая за карточной игрой, высказала легкое сомнение по поводу честной игры Корфа. Естественно, поручик потребовал сатисфакции. Фраза прозвучала классически: «Имею честь потребовать с вас, барон, удовлетворения!»
– Я вас не понимаю, – пренебрежительно и вместе с тем испуганно прищурился Корф, глядя снизу вверх на поручика. – Я…
– Считаю себя оскорбленной стороной, – как будто не слыша его, продолжил Голицын, – и потому выбор оружия за мной!
– Да что вы, господа, в самом деле?
– О чем идет речь? – послышались голоса тех, кто не совсем понял, что же случилось только что.
– Речь идет о том, что касается лично нас, – заключил поручик. – Не так ли, барон?
– Да, именно так, – медленно произнес Корф, окинув поручика тяжелым взглядом.
– Так что же? – сверля Корфа взглядом, спросил Голицын.
– Извольте… Что же вы выбираете, поручик?
– Пистолеты.
– Прекрасно, – усмехнулся барон. – Я всегда считался неплохим стрелком.
– Тем лучше. В таком случае встречаемся завтра на лужайке за имением в семь часов утра. Честь имею, – с этими словами поручик козырнул и удалился.
