Паша, он же Павел, он же Веслов П.Н. выходил из кабинета начальства с явно приподнятым настроением. В голове была ключевая фраза.
– Всему тебя научим! В Москву поедешь!
Год назад ему предложили получить восьмидесятипроцентную прибавку к зарплате. Но за это надо было тянуть вторую лямку – Инженера по охране труда. Специальность, по которой он закончил универ, подходила даже больше, чем для работы системным администратором. Неплохой вариант, тем более, что он пришел работать за копейку, набирать стаж, а теперь будет почти две копейки.
Тогда, уговаривая пойти на совмещение, начальство было само радушие. Сама подала ему чай и дала аж пяток недешевых шоколадных конфет. Ее можно было понять. На сто восемьдесят человек он был единственный «технарь» с высшим образованием. Родственники, наоборот, заняли агрессивно-негативную позицию.
– Случится что – в тюрьму посадят! Этого хочешь?!
Отца тоже можно было понять. Проработав еще при союзе десять лет, он имел свое мнение. И у него был собственный отец, потерявший во времена «Большого Террора» двух родственников. Но Паша потратил чуть меньше времени на музыку и компьютерные игры пару вечеров, и почти что тыкал в экран монитора, где уголовная ответственность теперь уже в 2006-м никак не усматривалась. В итоге, через двое суток он написал заявление.
Тогда вообще получилось довольно интересно. Веслова приняли работать под конкретный проект, но программа оказалась настолько сырой, что это поняла даже врач-руководитель. Будет и еще программа, и за Павла решили «схватиться». Всего через два месяца работы предложили такие условия, от которых ахнули даже бывалые. Сто процентов совмещения имели единицы.
***
Раз в год технику безопасности надо подтверждать. За год Веслов еще не дорос до такого уровня, чтобы быть в числе избранных, получавших путевки в ведомственные санатории. «В Москву поедешь» было как раз первой попыткой приближения к небожителям местного разлива. Туда и обратно его отправляли фирменным поездом в купе, да к тому же командировку рассчитали так, что у него был полностью свободный день до начала занятий и еще один свободный после окончания. Как раз можно было и отдохнуть. А «подтверждать» – в Мекке для всех спецов по технике безопасности – Федеральном центре охраны труда.]
Была и ложка дегтя – жилье приходилось искать самому. Быстро нашлось в Балашихе, где дальняя родственница была охотно готова увидеть кого из своих, и получить немного моральной поддержки. Какой именно – Веслов знал еще с последнего класса школы. По работе часто приходилось слышать слово «шизофрения». Скоро придется увидеть «живьем». Мысли о том, что страшнее – хорошо развившаяся «шиза» или болезнь Альцгеймера были оставлены на потом. Уходя в первый отпуск прошлым летом, Павел видел Альцгеймера «живьем». Пришла женщина, еще полгода назад работавшая главным бухгалтером на судоремонтном заводе. А когда пришлось возиться с принтером, коллеги ставили простой, но страшный вопрос. Не нужны ли уже памперсы. Женщине за пятьдесят. Не малому ребенку. В итоге можно сказать, что ложки дегтя будет уже полторы или две.
***
Днем, в одну из мартовских пятниц Веслов погрузился в свой купейный выгон. Опоздания поездов остались в далеком прошлом. Паше было сложно забыть поездку в Питер двенадцать лет назад. Поезд, отставший к Твери на четыре часа, кажется, делал не менее ста сорока, чтобы хоть как-то уложиться в график. После той гонки покачивало еще трое суток. А сейчас за окном были родные пейзажи. Мосты, через который поезд пролетал небольшие речки. Полупустыня и кустарники. На скорости новый вагон почти не качало, и можно было с удовольствием почитать вьетнамскую поэзию.
Книга не была данью моде, тем более что это был один из томов еще советской «Библиотеки всемирной литературы». Дело в другом. Веслову казалось – в те далекие времена литература была актом волшебства. Наверное, писали на чем-то особом и относились к тексту особенно. Родственники и родители смотрели на Павла с восхищением и недоумением одновременно, когда он начал собирать собственную библиотеку на последнем курсе университета. Недоуменно посматривали и продавцы книжных магазинов, когда он спрашивал «самое древнее из написанного, что у вас есть», и добавлял, что "самое древнее это еще до нашей эры". Книги тех времен представлялись уже немного другим. Как будто, вокруг посмевшего взять в руки письменный прибор, выстраивались жрецы древних богов и устраивали ритуал. Конечно, сначала на полке появился Гомер, но ведь книги писали и значительно раньше. Древнеегипетские сказки, сказания Междуречья.
На следующий день картина за окном сменилась. Веслову захотелось сменить что-то в душе, и он вернулся к китайской поэзии. Закрывал глаза и видел музыкантов, игравших на вершинах гор на китайских гуслях. Казалось – за теми неторопливыми простыми мелодиями стихи и рождались сами. Родители привыкли не только к необычным книгам, но и к необычной музыке. Но против меланхоличного соло Гуциня не имели ничего против. Состояние души хотелось оставить на весь день, и все время читался только древний Китай, от династии Хань до династии Тан. Стихи тех времен, когда китайцы воевали друг с другом, будто специально «готовясь» к вторжению монголов не нравились. И после Монголов тоже. Казалось, что тот Китай был уже безвозвратно утерян.
