— Мама, — шепчет Алиса, обняв меня за талию, — Папа опять пьяный. От него пахнет. А еще он злой.
Молча сглатываю. Опять пьяный. Опять. Моя голова скоро взорвется. Практически каждый день Даня позволяет себе явиться домой в таком виде. Орет на нас с дочкой, на прислугу… А на утро ни с кем не разговаривает, только смотрит со злостью. Брак мечты превратился в ад. Только что делать с этим, непонятно.
А ведь раньше такого не было. Конечно Данила никогда не производил впечатление «рубахи-парня», но и злым не был. По крайней мере для своей семьи. Он нас любил, называл «мои девочки».
Что же произошло за последние пару месяцев? Чем ему не угодили мы все? Почему не скажет? Приходит «навеселе», только невеселый. И чем дальше, тем страшнее. В первые пару недель, являясь абсолютно невменяемым, он игнорировал меня и дочь, потом орал, а теперь… Теперь может и ударить. А нам страшно смотреть в его красные глаза, наполненные злостью.
И вот опять. Я не хочу чтобы Алиса его видела в таком безобразном виде. Чтобы как-то общалась с ним. Тем более что он опасен и для меня, и для ребенка.
— Ничего, давай поиграем в твоей комнате. У тебя такая обалденная железная дорога!
Да, железная дорога — эта наша с Алисой страсть. Я как человек, который все детство провел в бедности, взахлеб играю в эти дорогущие поезда и вагончики, которые видела только на картинках.
— Ты обещала что мы пойдем гулять, — Алиса поднимает на меня свои ярко-голубые глаза. Обещала. Только когда Данила не в себе, лучше отсидеться в комнате… Трогаю туго заплетенные хвостики дочки:
— Дорогая, мы обязательно погуляем, но не в этот раз. Завтра.
Алиса не очень довольна, а куда деваться? Я снова и снова прокручиваю в голове события последних недель. Что же случилось? Почему два года крепкого брака превратились в постоянные скандалы и отвратительные пьяные выходки? Есть ли моя вина в этом? Не знаю. Но сейчас главное — не попасться на глаза Даниле. Он ведь и ударить может.
Мы поднимаемся на второй этаж, заходим в детскую. Стараясь расслабиться и как-то развеяться, я достаю поезд, железную дорогу, вагоны. Алиса раскладывает по ковру человечков, домики, мостик, машинки. Сейчас мы построим город, и все будет замечательно. И когда уже я расставляю крохотные лавочки и деревца, дверь распахивается и в комнату вваливается Данила. Он с трудом держится на ногах. Позади него ходит прислуга — а значит, скандал будут видеть все, и от этого вдвойне мерзко.
— Что, заныкались? — держится за косяк, покачиваясь.
— Мы играем в поезд, — улыбаюсь, стараясь избежать разборок, на которые Данилу тянет в последнее время все чаще.
— Бездельницы! Жрете за мой счет только! — обводит глазами детскую, останавливает взгляд на Алисе, — Задолбали, обе!
— Дань, — поднимаюсь, подхожу ближе, — Ты наверно сходи, поспи. Ты утомился…
— Утомился?! Зато ты никогда не утомляешься! Чем ты занималась весь день? Ногти красила? По маникюрам своим ходила?
— Я занималась с Алисой, мы читали, — и это правда. Мы вместе, ежедневно готовимся к школе. Хотя до школы еще полтора года. Но лучше раньше чем позже.
— А эта тупица что, так ничему и не научилась? А ну давай читай что-нибудь, — он делает шаг в сторону к ребенку, но я перегораживаю ему дорогу:
— Не лезь к дочери!
Алиса вскакивает на ноги и, сжав в руке игрушечный вагончик, забивается в угол. В такие моменты она очень боится Данилу. Хотя, признаться, не только она.
— Ты мне еще указывать будешь?! — его глаза загораются какой-то неестественной злобой, — Я жалею что вообще вы обе тут. И это надо исправлять!
— Я не указываю… Пошли в спальню, поговорим там, — на самом деле разговаривать я не хочу с ним, да и не о чем. Но я не ожидала что он явится пьяным в детскую, раньше он этого себе не позволял. Только с каждым днем границы непозволительного все больше раздвигаются.
— О чем с тобой, дурой, разговаривать? — громко, жутко смеется. Я смотрю на его светло-голубые, ледяные глаза, на его грубое лицо, омраченное злобой. Он выше меня почти на голову. Кажется тронет пальцем — и я улечу. И ведь тронет. Уже трогал.
— Даня, пошли в спальню, а Алиса пока поиграет в поезд… — я цепляюсь за последнюю попытку как-то успокоить разгорающийся скандал. Но не тут-то было. Не для того муж явился сюда.
— Нет, слушай сюда, тупица. — он наклоняется ко мне, дыша перегаром, — Ты сейчас собираешь свои шмотки и валишь на все четыре стороны.
— Куда? — это уже что-то новенькое.
— А куда хочешь! — орет так громко, что слышно, наверно, во всем доме. Его белоснежная рубашка расстегнута наполовину, обнажая широкую мускулистую грудь, рукава закатаны по локоть. Замечаю на ткани грязные пятна. Это соус? Алкоголь? Или кровь? Впрочем, какая разница.
— Давай это обсудим завтра с утра, — вздыхаю. Однако Данила не собирается успокаиваться. Более того, он уверен что меня срочно нужно выгнать.
— Нет, ночевать ты здесь, тунеядка, не будешь. Вали к маме! В деревню!
— Дань, проспись.
— И не забудь эту мелкую дуру.
— Ты меня выгоняешь с ребенком что ли? — у меня глаза на лоб лезут.
— Да, дорогая. Берешь вот эту… — покачивается, но не падает, снова цепляется за косяк двери. Кажется потерял мысль. Смотрит перед собой, даже не на меня, а на воздух. И вдруг выдает, — Я всегда хотел сына, наследника! А бабы мне нахрен не нужны тут! В моем доме тупых девок не будет! Вы второй сорт!
