Время действия – недалёкое настоящее
От нечаянно брошенной фразы всё и произошло. Завертелось, как турбина, вытащило на поверхность змеиный клубок. До чего же глупое выражение: «Язык не повернулся произнести»! Вот языку-то всё едино, поверьте, хоть высокий штиль, хоть многоярусный мат. Это мозг – предатель, и ты не всегда ему хозяин. Не всегда. Точнее, НЕ ТЫ всегда ему хозяин. Элементарная инверсия во фразе, а как бодрит, да?
* * *
Ночью 12 декабря Егора Барабаша выволокли из тёплой постели в доме на Гагаринской улице, и он не сразу понял, что творится вокруг. Была вспышка, три хлопка непонятной природы, и склонившееся к самым глазам серое угреватое лицо. Это всё, что он запомнил. Да, и слова ещё: «Ну, пойдём, что ли, грехи твои замаливать».
Одеться толком не дали. Во всяком случае, когда он начал приходить в себя, на нём была лишь куртка поверх пижамы. Тапки сразу намокли от каши подтаявшего снега во дворе, пальцы ног немилосердно свело. Промозглый петербургский декабрь дыхнул в лицо колкой сыростью.
Распахнулось окно, и появилось плачущее лицо Жени – девушки, с которой он жил последние полгода.
– Фашисты! Дайте ему одеть ботинки! У него только что был приступ полиартрита! – срываясь на визг, заорала она.
Один из троицы медленно повернулся к окну.
Пуля, пущенная метко в лоб, сломала Женю пополам, и тело её безвольно повисло на карнизе, точно пёстрая тряпка. Длинные густые волосы, светлые днём, слились с тенями голых веток тополей, и промозглый ветер от близкой Невы тут же начал перебирать их, точно хозяйка перья лука на рынке.
– За что её?!! – с ужасом выкрикнул Егор, но его толкнули в спину чем-то острым.
Уж не штыком ли?
– За «о д е т ь ботинки», – ответил низкий прокуренный голос. – Они тебе, кстати, не пригодятся.
Барабаш почувствовал пинок в спину и словно в рапиде увидел, как грязная дворовая лужа летит ему в лицо.
Они шли минут десять, и он пытался справиться с жестоким ознобом, впрочем, безрезультатно. Их было трое – тех, кто забрал его. Два парня в длинных кожаных плащах, одного из них звали Нил. Барабаш услышал это имя от третьего конвоира – женщины. Её тело было закутано в нелепый полушубок из взъерошенного енота, мокрый от падающей с неба жижи, ноги – не факт, что некрасивые – зацелофанены в какие-то блестящие чёрные брюки, напоминающие мешки для мусора, на голове – припухшая твидовая кепка. Парни к ней обращались «Мила», и не существовало в мире более нелепого сочетания персоны и имени.
Кто они? Революционная тройка?
– Зачем Женьку, сволочи?! – прохрипел Барабаш.
Высокий – тот, который Нил, – пнул его прикладом.
Барабаш оглянулся и в свете фонаря заметил у всех троих на рукавах красные повязки с чёрной латинской буквой «G» на фоне белого круга.
Они шли дальше по Моховой, мимо кружевной решётки Бенуа, мимо продуктового магазина, где он покупал еду и вино, мимо манящего рекламой кафе и наконец вышли узкими, пахнущими сыростью дворами-колодцами к дому Безобразовых на Фонтанке. На секунду показалось, что всё это сон, лишь только запах страха отрезвлял мозг.
И снова дворы. За лабиринтом узких арочных пролётов показалась площадка под открытым небом. Прожектора выхватывали лучами высоченный брандмауэр из добротного – ещё царского – кирпича и мазали чёрно-белыми бликами людей, стоящих у противоположной стены, точно шахматные фигуры. «Прямо графика из старого комикса», – не к месту подумал Барабаш.
Его толкнули в рваное пятно света. Глаза будто залило растопленным маслом, и он уже не различал людей, лишь только контуры. Так видит мир пациент в стерильной операционной, и так же ощущает он биение последних перед забытьём минут.
– Огласи приговор, Восс! – произнёс хорошо поставленный голос.
Один из троицы сделал шаг вперёд и развернул свиток.
– Егор Алексеевич Барабаш, тридцать два года, журналист, колумнист, блогер. Еврей по матери, по отцу – русский с четвертью украинской крови, – Восс выдержал многозначительную паузу. – Высочайшая комиссия просмотрела подборку твоих статей за последний год, изучила записи интервью. Ты дважды употребил слова, значения которых не знаешь. Эти слова: «компиляция» и «огульный». Ты не в состоянии правильно просклонять порядковые числительные. Ты не понимаешь, когда ставить двоеточие в бессоюзном сложном предложении.
– Но… – начал было Барабаш, с трудом понимая сказанное Воссом.
– Тебе пока не давали слово. Когда 9-й канал у тебя брал интервью, ты произнёс «прецеНдент». Да за это без суда надо, не церемонясь!..
– Остынь, Восс! – Нил откашлялся и махнул тому рукой. – 9-й канал уже третий час горит, и что-то мне подсказывает: этот город не справится с огнём – не хватит пожарных расчётов. И замечательно, одним рассадником зла меньше. Но вернёмся к нашему разлюбезному графоману-смертнику…
Нил растянул губы в приторной улыбке и включил громкий звук на чёрном приборчике величиной с ладонь.
– Это уже ток-шоу на радио. Слушай внимательно, жабий потрох.
Голова Егора пошла кругом, «шахматные тени» поодаль завертелись, как в хороводе. Но мозг продолжал работать чётко. Холодный декабрьский ветер, точно кухонный тесак, шинковал мысли. Он сразу распознал звук собственного голоса из динамика, мгновенно сообразил, какие места репортажа свидетельствовали против него. Одно только «пятистами рублями» наверняка стоило гильотины. А «оплата за телефон» и «чтобы НЕ говорили» забили последние гвозди в крышку его гроба.
