Я родом оттуда, где серп опирался на молот…
Борис Чичибабин
В двенадцать у школы!
Девушки были в нарядных светлых платьях и туфельках на невысоких, как их называли «школьных» каблучках, носить которые прежде строго запрещалось. Только на выпускной бал было позволено надеть такие туфельки; девушки были счастливы и немного смущены. Молодые люди щеголяли в костюмах: узкие в бёдрах пиджаки и широкие, по моде, брюки с манжетами. Директор школы, среднего роста мужчина с орденом Красного Знамени на слегка оттопыренном лацкане пиджака, поздравил выпускников с окончанием школы и вручил аттестаты, выразив при этом уверенность, что все они станут достойными гражданами нашей великой Родины.
Потом на небольшой площадке перед школой устроили танцы под патефон. А когда патефон от выпавшей на его долю нагрузки устал, захрипел и стал повторяться, празднование окончилось.
По инициативе девочек, 10-ый «б» почти в полном составе отправился провожать домой учительницу математики Конкордию Александровну, жившую на шоссе Энтузиастов. Расстояние было далёкое, школа, располагавшаяся в здании бывшей гимназии, находилась на улице Казакова, бывшей Гороховской. На неспешном пути этом отдельные парочки, стремившиеся к уединению, растворялись в полумраке окрестных дворов и переулков. Но им вдогонку неизменно неслось:
– Не забудьте, в двенадцать у школы! – на следующий день всем классом решили идти в Лефортовский парк кататься на лодках.
Добрались до дома Конкордии Александровны, когда уже начинало светать. Едва пожилая учительница, поблагодарив своих теперь уже бывших учеников, вошла в подъезд дома, как оставшиеся провожающие, разделившись на небольшие группки, разбрелись кто куда, предварительно ещё раз напомнив, друг другу о завтрашней встрече у школы. Точнее, уже сегодняшней.
Серёжа Грушин, улыбчивый русоволосый паренёк, остался один. Друзья его, Коля Брагин и Вася Волчков отправились провожать своих девушек, а у Серёжи девушки не было. В восьмом классе ему нравилась Оля Чепахевич, смуглая чернобровая дивчина, но однажды под майские праздники она сгинула куда-то, и вскоре по школе поползли слухи, что отец Оли – враг народа… После Оли ни одна девушка пока не понравилась Серёже, впрочем он не горевал об этом: успеет ещё.
Небо на горизонте стало розовато-голубым, из-за тёмной полосы окружавшего спавший посёлок леса медленно поднималось солнце. Приветствуя рождение нового дня, защебетали в лесу птицы, где-то победно прокричал петух. Серёжа редко бывал на этой городской окраине, но знал её неплохо, чему поспособствовали рассказы Конкордии Александровны. По шоссе Энтузиастов, бывшему Владимирскому шоссе, или просто Владимирке, во времена не столь отдалённые гнали этапом в Сибирь на каторгу или поселение политических ссыльных.
Среди этих людей была и юная революционерка Конкордия Лохвицкая. Она сама рассказывала об этом своим ученикам, а однажды на уроке чуть ли не с юношеским воодушевлением запела старинную революционную студенческую песню, которую часто пели на этапе:
По дорожке большой, что на север идёт,
Что Владимиркой древле зовётся,
Цвет России идёт, кандалами звенит,
И «Дубинушка» громко поётся…
Серёжа, да не только он один, всегда восхищённо смотрел на маленькую хрупкую женщину и поражался: неужели она принимала участие в покушение на какое-то сановное лицо, а потом через всю Россию шла в кандалах в далёкую Сибирь?
Уже в советское время по иронии судьбы Конкордия Александровна поселилась неподалёку от Владимирки, в рабочем посёлке Дангауэровка, названным так по фамилии одного из бывших основателей котельного завода (теперь завода «Компрессор») – Дангауэра.
Серёжа миновал Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина и часов в пять подошёл к школе. В этот ранний час у школы никого ещё не было. Неподалёку задребезжал трамвай, протарахтела по булыжной мостовой полуторка, город постепенно просыпался. Серёжа сел на шаткую с подгнившими ножками скамеечку.
Ну, вот и кончилось детство, ещё раз подумал он. Одно время Серёже хотелось уехать на какую-нибудь далёкую комсомольскую стройку. Или на Северный полюс. Оказаться, как челюскинцы на дрейфующей льдине, прославиться, как они… Но он не мог оставить маму одну, у неё было больное сердце. Впрочем, в Москве тоже можно найти работу по душе. Шофером, например. Серёжа очень любил машины, любил исходящий от них запах бензина. Можно было, и учиться пойти, как советовала Конкордия Александровна. Серёжа с грустью оглядел трёхэтажное здание бывшей гимназии с выщербленным кое-где красным кирпичом, и вздохнул: немного жаль, что больше не нужно будет ходить в школу. Почему-то опять вспомнилась смуглая чернобровая Оля Чепахевич… Как всё-таки странно, что её отец – враг. Серёжа видел его несколько раз, и он совсем не был похож на врага, их лица он отлично представлял себе по кинофильмам. Но разве Уборевич, Блюхер, Егоров, Тухачевский, Якир, – все они были похожи на врагов? Он ничего не мог понять. И Конкордия Александровна не говорила с ним об этом, лишь вскользь как-то раз заметив, что партия во всём разберётся. И мама… У неё даже сердце заболело, когда он попытался начать этот разговор.
