Спрашивают иногда – когда я начала писать. Да вот как научилась, так и начала! Шутка, конечно. Начиналось, как у многих девочек, с заветных записных книжек, тетрадок, куда переписывались понравившиеся фразы, слова песен, стихи, порой короткие отрывки из книг, здесь же – вырезанные из журналов фотографии любимых артистов, сценки, какие-нибудь рисунки.
Желание разобраться в своих чувствах, рассказать об этом самой себе появилось у меня, когда впервые стала ходить на свидания с мальчиком в пятнадцать лет. Мальчик не очень нравился, мы с ним были слишком разные, но он очень активно добивался моего внимания, и почему-то не получалось оборвать окончательно все отношения с ним. Об этом и писалось на первых страничках дневника. Писалось неумело, зачеркивалось, исправлялось. Я перечитывала написанное, удивлялась своей глупости, пыталась переписать. Потом переписывать перестала, оставляла все, как есть, разве что добавляя пояснения в следующих записях. Склонность к наблюдению за людьми, обдумыванию их и своих поступков была, наверно, с рождения, множество прочитанных книг этому способствовало.
Стихи я в дневники записывала редко, для них была отдельная тетрадка, но понравившиеся отрывки из книг, вырезки, открытки, рисунки иногда включала. Тетрадки заполнялись не очень быстро, третью тетрадку я вела, уже учась на третьем курсе университета. Каждая из тетрадок имела свой подзаголовок, первая называлась «Ищу», вторая – «Нашла!», третья – «Я живу!!!». Хотелось жить именно так, с тремя восклицательными знаками, жадно упиваясь жизнью, используя каждую минуту для совершенствования, узнавания нового. И вроде бы все складывалось, как надо: интересная учеба, занятия легкой атлетикой, большая любовь, книги, театры, живопись. И вдруг все оборвалось на самой высокой ноте, выяснилось, что тот, кого я считала любимым и единственным, меня не любил, у него я была не одна. Ему была нужна физическая близость, он получал ее в другом месте, а все мои возвышенные мечты и фантазии его не слишком интересовали. Но что-то и во мне его продолжало привлекать, тем более та женщина вскоре стала ему изменять.
Окончились наши отношения достаточно печально для меня: разочарование, глубокая депрессия, попытка самоубийства, чуть не бросила университет в конце четвертого курса. В середине четвертого дневника длительное молчание, цитата из Ричарда Баха большими буквами: «ЧЕЛОВЕК, ПОМОГИ СЕБЕ САМ!», потом новые записи и подзаголовок этого дневника: «А знаешь, все еще будет…»
Другие подзаголовки я так четко не помню, их было много. Новые влюбленности и увлечения, новые разочарования, новые друзья. Окончила университет, стала работать. Семейная жизнь так и не сложилась, двоих сыновей с разницей в возрасте двенадцать лет я растила одна. Конечно, мальчикам не хватало отцов, они спрашивали о них, я обещала ответить на их вопросы, когда они будут постарше. Ну не показывать же им дневники, где так много сомнений, метаний, переживаний, возможно, губительных для не-сложившегося маленького человечка.
Первую повесть с названием «Тебе, мой сын» я написала для старшего сына, отдала ему в шестнадцать лет. А тут и второй сын подрастает, надо бы и ему объяснять, но началась перестройка – не то, что на объяснения, даже на обычные разговоры времени не стало. Работала до изнеможения, чтобы прокормить и одеть детей, дать им образование. Но время хотя бы для коротких записей в дневниках все-таки находила.
Тетрадок набралось уже двадцать штук. Разноцветные общие тетради, в основном по девяносто шесть листов, вобравшие в себя около тридцати лет жизни, а если считать и детские воспоминания, записанные здесь же, то и все сорок пять. Уникальный, неповторимый опыт, ведь каждый человек уникален и неповторим. А здоровье из-за непосильной работы все хуже, вряд ли удастся все это обработать, как мечталось. Неужели все пропадет?
У одной из бывших сотрудниц дочка – профессиональный журналист, может быть ей будут интересны эти тетрадки? Поговорила с сотрудницей, та сообщила, что у дочери еще и свекор – член Союза писателей, дала мне почитать одну из его книг. Книга мне понравилась, я предложила сотруднице показать ему сначала несколько первых тетрадок. Она показала, попросила принести и остальные, я принесла. Условие было только одно – вернуть тетради хотя бы через несколько лет, когда закончится работа.
Прошло много лет, я и не думала, что доведется прожить еще столько. Та сотрудница уехала из нашего города, ее дочь развелась с мужем, бывший свекор умер. Тетрадки мне никто не вернул, нет никакой надежды на их возвращение, если даже они все еще целы, хотя вряд ли, кому нужен лишний хлам, сейчас даже классику выбрасывают. Я только в своей памяти могу перелистать хрупкие, пожелтевшие страницы, помогавшие мне в трудные минуты. Чаще всего я обращалась к дневникам именно в трудные минуты, выплескивая на их страницы ту боль, которую не хотелось нести людям. Радостью я с удовольствием делилась, о ней не надо было много писать, и, как сказал Лев Толстой, счастливые семьи счастливы одинаково.
