Свет, яркий пронизывающий свет прямо в лицо. Но глаза не разлепить, не открываются совсем, и ресницы склеились. Голова чугунная и даже звенит. И пустота во всём теле и какие-то токи по ногам. – Очнувшись, я понял, что лежу вверх лицом на мягкой поверхности, видимо, в кровати, и продолжал думать с закрытыми глазами. – Так, а что ж было вчера? Да по ходу нормально… Собрались с друзьями, выпивали вроде как обычно, без фанатизма. А потом девушки пришли. И одна из них – как её звали, Алиса или Аня? – мне очень даже понравились, даже поцеловались на кухне. А дальше-то что? Не помню, как отрезало. Почему ж мне так плохо-то, а? И голова кружится, как в водовороте… Так, надо постараться открыть глаза, спокойно, помогает от карусельного эффекта. Так, где это я? Надо резкость навести. О-па… Комната огромная, просто необъятная с высоченным потолком, а на нём лепнина, белые орнаменты и змейки. Люстра хрустальная и тоже огромная. Дом Гулливера какой-то. Так… медленно голову влево поворачиваем: окна тоже нереально большие, а на них тяжёлые, тёмно-зелёные гардины. А постель-то, постель: с атласными подушками и одеяло в шёлковом пододеяльнике и такая же шёлковая простыня. Такие только в музеях бывают. Или у олигархов на Рублёвке. Я не дома, тогда где? Что за маскарад? Нет, надо всё вспомнить: может поехали куда-то, на дачу к богатею какому-нибудь? Нет, не помню… да нет, не было этого. Помню, спорили без конца, с Санькой и с Андрюхой, о судьбах России, так сказать. И как бы нам её, а заодно и весь СНГ, обустроить. Однако спорить с ними тяжело, они оба исторический заканчивали, да ещё отделение политологии. А я-то с филологического, но на солидной иностранной фирме работаю, а они то ли аспиранты, то ли не пойми чего. Выпьют по полстакана, и начинается: как это всё получилось, да кто виноват? Один кричит: – Это всё Сталин, другой – нет, это Николашка кровавый всё замутил, тупая бездарь. И я тоже, туда же, брякнул: мол, поставь любого на его место, и то лучше бы справился. Нет, точно, это они меня разыграть решили, и пьяного отвезли в музей какой-нибудь, чтоб я проснулся и стал звать на помощь. Не дождутся. Главное не подавать вида, что я понял – не доставить им этого удовольствия. Надо спокойно встать, открыть дверь и посмотреть, что там.
Встать у меня получилось с трудом, ноги дрожали и не слушались, я спустил их вниз, сел и только тут заметил, что одет в нечто неправдоподобное – белую рубашку из мягкого материала, похожего на тонкий хлопок. Я оглянулся вокруг: моей одежды нигде видно не было. – Переодели, гады, для полноты ощущений. Не, ну я им тоже какую-нибудь подлянку устрою. – Я всё-таки встал, всунул ноги в стоящие тут же кожаные шлёпанцы с загнутыми носами, медленно пошёл к двери и осторожно приоткрыл её. За дверью был бесконечный коридор со слепящим глаза паркетом и такими же высоченными окнами. Не успев до конца оценить вид ухоженного парка с посыпанными песком дорожками, я краем глаза заметил, буквально в двух метрах от себя, пожилого человека с бакенбардами и в ливрее. – Ваше Величество, вот вы и проснулись, а я уж и так будить вас хотел, – сказал человек, кланяясь мне почти до полу. – А, да… – пробормотал я испуганно, – я сейчас, подождите немного. – И быстро захлопнул дверь. – Ничего себе, и артиста наняли, чтоб меня доконать. Стоп, у моих друзей на это денег точно нет. Тогда кто же это шутит со мной? – мысленно спросил я себя, посмотрев почему-то вверх. Хмель, если это был хмель, мгновенно слетел с меня, и я окончательно проснулся. Не зная, что делать дальше, я двинулся обратно к широкой кровати и заметил слева, у другой стены большое, до полу зеркало в тяжёлой золочённой раме. Я машинально взглянул в него и… увидел не себя, а совершенно другого человека. Похолодев до кончиков ног и весь внутренне сжавшись, я не заорал и не упал в обморок, а продолжал напряжённо разглядывать своё отражение. Я как бы стал ниже ростом, на моих руках округлились широкие мускулы, которых у меня отродясь не было, но главное лицо… Оно было моё и не моё одновременно, глаза вроде бы мои и прямоугольный лоб, но откуда эти рыжеватые усы и бородка?… Я таких никогда не отращивал, потому что росли они у меня всегда кое-как, клоками… Не успев даже подумать о гриме, я дёрнул себя за ус, а потом за бороду и чуть не закричал от боли. Они были настоящие. Вместо того, чтобы позвать на помощь, я продолжал стоять и тупо смотреть на себя в зеркало. Мысль на удивление работала спокойно и чётко: – Если я сошёл с ума, и мне всё это чудится, то может ли мне быть так больно? Хотя… у сумасшедших всё может быть. – Я продолжал вглядываться в зеркало, и лицо в нём показалось мне удивительно знакомым. Сомнений быть не могло, предо мной стоял молодой император Николай, Николай Александрович Романов. Ноги мои подкосились, но я успел ступить два шага в сторону и рухнуть в широкое кожаное кресло с резными подлокотниками.
