«Рага должна быть исполнена таким образом, чтобы через несколько минут оба, и исполнитель и слушатель, смогли увидеть ее стоящей прямо перед ними».
Вилайят Кхан, ситарист
Было почти пять утра. Дхондутаи поежилась от ворвавшегося в окно ветра. Несколько минут она полежала в постели, шепча беззвучную молитву и разминая затекшую больную ногу. Она пыталась снова погрузиться в сон, чтобы вернуться к своему любимому сновидению, в котором она сидит на качелях рядом с храмом богини у реки. Когда петух прокричал во второй раз, она заставила себя встать и поплелась в ванную.
Дхондутаи зашла в музыкальную комнату и взяла тампуру [1]. Слегка морщась от боли в ноге, она села настроить инструмент. Она пробежала пальцами по натянутым струнам и поправила положение бусин из слоновой кости в нижней части инструмента, там, где струны уже почти прилегали к лакированному корпусу. И когда строй инструмента стал безупречным, она начала ритмично перебирать его четыре струны. Звуки завибрировали в окружающем ее пространстве, и она, забыв о своей боли, о холодной комнате, о молочнике, всегда опаздывавшем с доставкой, растворилась в безвременном монотонном звучании.
Она начала с нижних нот, пропевая их по отдельности словно гортанную молитву. Затем постепенно, едва утренний солнечный свет скользнул в комнату, осветив небольшой квадрат на выцветшем пейсли-узоре ковра, она начала подниматься к верхним нотам. Она пела Бхайрави – раннюю утреннюю рагу, наполненную печальными полутонами.
Дхондутаи
Бхайрави – жена космического танцора-разрушителя Шивы. Рага переменчива, подобно настроениям мифической богини. Иногда она – тоскующая влюбленная, временами – преданная почитательница, иногда – соблазнительница, но всегда – таинственная женская сила, побеждающая зло.
Дхондутаи пела с закрытыми глазами, беря ноты с нежностью, словно заворачивая себя в огромный кокон из звука. Уловив необычный источник света, ее глаза открылись, но она продолжала петь, пока ее взгляд скользил вслед за светом к углу комнаты. Когда она достигла самой высокой и величественной ноты раги, она услышала вздох удовольствия, и перед ней появилась улыбающаяся богиня. От неожиданности Дхондутаи закрыла глаза и когда открыла их снова, видение исчезло.
Она отложила тампуру и отправилась к входной двери забрать бутылку с молоком. Ее день начался хорошо.
Один
Меня втянуло в мир музыки без моего на то желания, когда мне было десять лет. Как-то летним вечером, когда мои друзья отправились поплавать в Клуб Уиллингтон, мама посадила меня в машину и сказала, что мы едем на встречу с преподавателем музыки.
Учительница жила в старом доме, располагавшемся под Мостом Кеннеди, в десяти минутах езды от обрамленных деревьями улиц Кумбала Хилл, где мы жили. Район Моста Кеннеди был известен как район проституток и мужских клубов, но не музыкантов. До этого я лишь однажды слышала о Мосте Кеннеди, когда мои родители посмеивались над своим вечерним приключением в салоне танцев муджра [2] много лет назад. Они помнили ту ночь во всех деталях – сутенера с красным платком на шее, который переговаривался с ними на обочине под мостом, путь к комнате номер 88 на втором этаже здания, пропахшего мочой, выкрашенные в зеленый цвет окна, скрывавшие обитателей дома от любопытных глаз на гудящем от машин мосту всего в нескольких шагах оттуда, женщину по имени Чандни, облаченную в расшитое блестками нейлоновое сари, которая кружилась под фальшивыми люстрами и наклонялась так близко под самым носом моего отца, что теперь он хихикает всякий раз, когда описывает этот момент.
Но, как в большинстве районов Бомбея, дневной свет скрывал все происходящее под покровом ночи. В течение дня обстановка в районе Моста Кеннеди была такой же, как на любой многолюдной улице, заполненной торговцами и спешащими прохожими. Прямо через дорогу от публичных домов стоял старый каменный монастырь «Школа Королевы Марии». Рядом с ним – ряд магазинов автозапчастей. И в конце дороги, в глубине резиденции, называемой «Дом конгресса», жила великолепная учительница-музыкант.
Когда мы с мамой прибыли туда, было пять часов вечера. Мы припарковались на обочине и прошли – мимо витрин магазинов с машинными маслами и гаечными ключами – к унылому серому зданию. Лифта не было, и мы тащились пешком вверх по лестнице до крошечной квартирки на четвертом этаже. Там, с одной стороны от кухни, жила семья из трех человек. Учительница жила с другой стороны кухни, в снимаемой ею комнате со стенами, выкрашенными в бледно-фисташковый цвет. Вместе с ней в этой комнате жила только ее мать, которую она звала Айи.
Моя будущая учительница встретила нас ангельской улыбкой. Она была пяти футов ростом [3] и одета в белое накрахмаленное сари. Черные волосы были щедро умаслены и скручены в небольшой пучок. Я с удовольствием заметила, что этот пучок был собранным на затылке замаскированным хвостом. Для своих пятидесяти лет она выглядела удивительно молодо и, как я узнала позже, объясняла это тем, что никогда не была замужем.