Квартира, которую она так долго искала, оказалась на краю города, где-то за станцией метро «Войковская», в обычном панельном доме. С торца длинной многоэтажки был пристроен отдельный вход с симпатичным новым козырьком, и, когда женщина, уже под вечер, наконец увидела его, он показался ей долгожданным, желанным пристанищем. Холодный и резкий, даже для середины ноября, ветер гнал по московским улицам снежную крупу; его порывы хлестали ее по лицу, секли ледяной крошкой, и она на минуту вдруг забыла, что делает здесь совершенно одна, в этом неуютном месте, под хмурыми небесами холодного, чужого ей теперь города… Прерывисто вздохнув и совладав наконец со своими чувствами, загнав боль и страх в глубину души, Юлия осторожно поднялась по скользким белым ступенькам и позвонила.
Сюда, к дому, у которого она теперь стояла, ее привело только упрямство, присущее ей от природы. Еще недавно вполне уверенная в себе, эта хрупкая симпатичная тридцативосьмилетняя блондинка, своим всегдашним благополучием неизменно вызывавшая скрытое раздражение у друзей, теперь ощущала себя словно замороженной – будто все ее чувства находились под анестезией, за которой последует операция, на счастливый исход которой не оставалось надежды. В этот вечер – как, впрочем, и во все предыдущие мрачные вечера этого периода ее жизни – Юлии было все равно, куда идти и с кем разговаривать. Она разыскала это место точно на автопилоте, по старой привычке, свойственной ее характеру, – что-то делать, куда-то стремиться, надеяться в любой ситуации и действовать, действовать, действовать… И тогда – кто знает? – вдруг ей повезет? Повезет, как той лягушке, попавшей в кувшин со сливками. Если шевелить лапками быстро-быстро, то из сливок собьется масло, а это уже что-то твердое – это опора. На этом можно стоять. Бог знает, сработает ли в ее случае эта древняя притча, с которой она мысленно живет вот уже полгода, или спасения нет и мир ее катится в тартарары. Но все равно она будет пытаться…
Юлия вздрогнула, услышав ворвавшийся в ее невеселые мысли мелодичный звонок. Он свидетельствовал о том, что ее услышали и ей открыли – она увидела большое помещение без прихожей, на пороге которого стояла высокая молодая женщина с приветливым лицом. «Такими раньше были пионервожатые», – пронеслось у Юлии в голове, и, стряхнув оцепенение, она смело шагнула вперед.
Внутри пахло свежим ремонтом. По левой стене располагались вешалки, середину комнаты занимали кресла, а у окна стоял большой стол. Помещение напоминало небольшую учебную аудиторию. Это и был тот самый Клуб, куда пригнали ее отчаяние и одиночество. Клуб московской общественной организации совершенно особого, пугающего рода – клуб ВИЧ-инфицированных.
Юлия оставила шубку на вешалке и, незаметно скользнув к дальней стене, села в последнем ряду. Надо было оглядеться, освоиться в незнакомой атмосфере. В комнате уже сидели какие-то люди – в основном молодежь – в свитерах и джинсах; у стены грудой лежали рюкзачки. Юная пара что-то оживленно обсуждала между собой; лица у юноши и девушки были бледные, болезненные, но, как ни странно, веселые. Дама, похожая на администратора клуба средней руки, рассказывала седому очкарику какие-то захватывающие сплетни про Министерство здравоохранения, а он слушал ее с усталой улыбкой; в руках мужчина держал старый и донельзя потертый портфель. Мгновенно окинув взглядом всю эту картину, достаточно мирную и обыденную, Юлия немного успокоилась и почувствовала, как что-то оледеневшее внутри чуть оттаяло и чуть потеплело.
Зал понемногу заполнялся, всех попросили пересесть поближе к столу, и Юлия повиновалась. В конце концов она оказалась рядом с девушками, почти подростками, которые, как ей показалось, были ровесниками ее детям. Интересно, старше или моложе моей Ксюши, мелькнуло у нее в голове. Юлия по старой и неискоренимой привычке все еще делила всех молодых людей на тех, кто был старше или моложе ее ребят.
Началась лекция о новых лекарственных препаратах. Все, о чем говорила лектор, полная пожилая женщина, профессор медицинского института, практически было уже известно Юлии от ее старинного друга доктора Гены, как она его называла. Именно он в свое время и сообщил ей о диагнозе – и слава богу, что это был он, потому что Гена помог ей справиться с тем ужасом и безысходностью, которые охватили ее. С тех самых пор Юлия, оглушенная и самим диагнозом, и тем, что случилось позже, находилась в странном состоянии заторможенности, приглушенности всех чувств, которое сама она мысленно с горькой иронией называла анабиозом. Может быть, поэтому доктор Гена и настоял на визите своей пациентки в Клуб – визите, который он гордо именовал «новым выходом в люди».
У женщины-лектора была грамотная речь и прекрасно поставленный голос, и Юлия, не особенно вникая в смысл слов, стала все больше успокаиваться от одного звука ее речи, и доброжелательной и энергичной, бесстрастно освещающей проблему, ставшую в последние полгода для Юлии главным в жизни. До этого она, как и все, разумеется, слышала о СПИДе и о жертвах «чумы двадцатого века», но все эти «ужастики» существовали как бы параллельно ее собственной жизни и никакого отношения лично к ней не имели. Уж она-то, коренная москвичка, счастливая жена и мать семейства, никак не могла отнести себя к группе риска…
