Павел, как обычно, встал рано, в половине седьмого. Аккуратно, чтобы не разбудить жену, перебрался в своё инвалидное кресло, сгрудил на коленях одежду и укатил в ванную. Весь этот ритуал он повторял уже седьмой год, с самого первого дня, когда они поженились и въехали в новенькую двухкомнатную квартиру в пятиэтажке недалеко от Сокольников. Городской спортивный комитет по старой памяти о былых Пашкиных заслугах подсуетился и выбил для него льготную ипотеку, оплатив к тому же и первоначальный взнос. Для Павла это стало сюрпризом. Для городского комитета – способом отчитаться перед начальством, лишний раз доказав небесполезность своего существования и по назначению потратив остатки бюджетных средств перед отчётным периодом. Пришлось, правда, Павлу засветиться пару раз на местном кабельном телевидении, отрабатывая свою удачу. Но в немногословных речах своих он был вполне искренен. По-другому он и не умел, наивно полагая, что комитет и впрямь помнит о том, как десять лет тому назад он выигрывал во славу его областные соревнования по плаванию. Разумеется, комитету было на это не то чтобы наплевать, но всё же и не в том состоянии были у него кадры, чтобы могли помнить, что было при совершенно других людях, которые за десять лет раза четыре успели сменить свой состав. Тем не менее была одна вещь, о которой приходилось помнить всем. Не могли не держать этого в голове, поскольку амбициозная молодёжь, мечтающая о блистательном спортивном будущем, должна была прежде проплыть стометровку быстрее, чем проплывал её когда-то Павел Сапаров. Областной рекорд до сих пор принадлежал ему, и никто даже близко не мог к этому времени подобраться.
Павел побрился, почистил зубы, оделся и проследовал на кухню, чтобы успеть приготовить завтрак. В половине восьмого прозвенит будильник, проснётся жена и начнётся новый день его хоть и однообразной, но вполне себе уютной и почти ничем не отличающейся от других жизни.
Завтрак был примитивен: луковая пережарка, рваный сырный лаваш и три яйца перемешивались – и получалось что-то вроде омлета. Маша его обожала, потому что обычный омлет организм её не принимал, что-то не так было с усвоением лактозы. И Павел был рад, что может порадовать супругу таким бесхитростным блюдом. Сам он в еде был неприхотлив. Пока жена была на работе, он готовил для себя простецкий обед, чаще всего состоящий либо из пельменей, либо из ухи со скумбрией или с консервированными бычками в томате. Такое для Маши было уже не комильфо, и потому она предпочитала обедать в кафе, которое располагалось на первом этаже в том же самом здании, что и туристическое агентство, где она работала. Ужин она готовила дома сама. И это всегда была гастрономическая сказка для Павла. Готовить Маша умела. Правда, в последнее время делала это всё реже, сначала через день, а потом и вовсе раз в три-четыре дня. Павел и к этому легко привык. Неприхотливость его выходила далеко за рамки кулинарии. Маша не интересовалась, голоден он или нет, а он не спрашивал, почему её вечернее колдовство у плиты стало таким редким. Он и себе старался не задавать лишних вопросов. Если жизнь меняется хоть в чём-то, пусть даже в таких мелочах, значит они не ходят по кругу, а двигаются куда-то вперёд.
Павел услышал, как прозвенел в спальне будильник. Минут через десять вошла Маша, слегка помятая после сна, но от этого не менее милая. Такой мог видеть её только он, будто бы обладал тайной, никому, кроме него, недоступной. Маша поцеловала его в губы и проворковала:
– Привет.
– Привет, – ответил ей Павел, раскладывая по тарелкам завтрак.
– Сне́га навалило. – Маша раздвинула на окне шторы.
Поток холодного воздуха ощутимо обдал Павла, так что по спине побежали мурашки.
– Какая мерзость, – добавила Маша. – Брр, – и передёрнула плечами.
– Середина ноября, – заметил Павел и поставил на газ чайник. – Ничего удивительного. Хотя, конечно, как всегда, неожиданно.
– А знаешь, – задумчиво произнесла Маша, – в Египте сейчас плюс сорок. Можешь себе представить?
– Могу. И думаю, что плюс сорок – это не лучше снега. Забыла, как маялась в июле от духоты? А и было-то всего плюс тридцать три.
– Нет уж. Лучше пусть будет жара. И ты не сравнивай Египет и Москву. Там влажность, а у нас воздух сухой, оттого и кажется ещё жарче. Ненавижу зиму. Надо было переезжать в Краснодар.
– А там не бывает зимы?
– Бывает. Но не как у нас. Ветрено в январе, ну, и слякоть, конечно. Куда без неё. И снег выпадает. Но всё равно – осень тёплая, а весна начинается рано. Три месяца непогоды можно перетерпеть. А не шесть. Смотри – ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, – Маша стала загибать пальцы. – Да октябрь ведь тоже чаще бывает не пойми что. И весь май то ветра́, то заморозки. Считай, что и все восемь месяцев на улицу без пальто не выйти.
– Что-то ты сегодня с утра разошлась не на шутку, – улыбнувшись, сказал Павел и выключил засвистевший чайник. – Я давно тебе говорю, взяла бы путёвку да поехала отдыхать.
– Ой, Пашка, – простонала жена. – Не дави на больное. Тебя же ведь не затащишь. А одна я, сам знаешь, трусиха. Не могу. Я как врач, который лечит больных, а сам боится уколов. Втюхиваю путёвки молодым парам – и скрежещу зубами от зависти. Везёт же людям. Тут одна парочка, завсегдатаи в нашем агентстве, по четыре раза в году катаются к морю. Откуда только у людей столько денег и свободного времени?
