Когда в один прекрасный день – это произошло в Париже – я стала «Мирей Матье, победительницей телевизионного конкурса песни», девочкой из Авиньона, неожиданно получившей известность, чей портрет появился на первой полосе газеты «Франс суар»… я не слишком удивилась. Это был сияющий знак, ответ на горячую страстную мольбу, с которой я обратилась к небу в тот памятный вечер, когда меня охватило отчаяние: «Господи… я так мала, у меня не хватает сил. Помоги нам всем. Молю тебя, о Господи, сотвори чудо!»
И чудо свершилось. Я была счастлива. У меня будто выросли крылья. Мне казалось, меня окружили ангелы-хранители…
Увы, я внезапно оказалась на земле, когда столкнулась лицом к лицу с журналистами и мне пришлось отвечать на их вопросы. К примеру, на такие:
– Не поделитесь ли с нами каким-нибудь воспоминанием из своего детства?
«Каким-нибудь воспоминанием»… У меня были тысячи воспоминаний, и не «каких-нибудь», а очень для меня важных, потому что из них состояла вся моя прежняя жизнь. Но с чего начать? А к тому же эти воспоминания были неотделимой частью моего «заветного сада».
– Вы самая старшая из тринадцати детей очень бедной семьи? Но ведь и у детей бедняков есть игрушки. У вас была, наверное, какая-нибудь любимая маленькая кукла?
«У меня были маленькие сестры» – вот что вертелось у меня на кончике языка. Но я не могла и слова вымолвить – стояла молча, точно дуреха, как говорят в наших краях.
Нет, у меня никогда не было куклы. Игрушками нам служили камешки, без которых нельзя было обойтись при игре в «классики» или в «лягушку». Мы смешивали их с глиной и строили домики. Или лепили человечков… а шляпой для них служили листья. Глина, камешки, листья и вода – вот что забавляло нас долгими часами. Побольше воды, и глина превращалась в шоколадный крем – и начинался воображаемый пир. Это помогало нам забывать о том, что вечером у нас на ужин будет одна только картошка. Глина, хорошенько перемешанная с водой, становилась волшебным тестом, из которого можно было лепить наши детские грезы. И листья… о, эти листья! В них заключался целый мир! Самые маленькие служили нам монетами, самые большие – казначейскими билетами. А еще из листьев можно было сделать ожерелье, скрепляя их сосновыми иглами… До чего же мы были богаты!
>Перед первым причастием
>Первое причастие было не менее важное и торжественное событие, чем вступление в брак… Облачаясь в белоснежное платье и надевая на голову белый капюшон, я чувствовала себя так, будто попадаю в мир чудес, и ревностно готовилась к торжественному событию. Если бы меня спросили, какой день в моем детстве был самый светлый, я бы назвала именно этот.
Они не были злыми, эти журналисты, они просто не представляли себе, что такое бедность. Они не знали, чем она «пахнет», не знали, к примеру, как пахнет газетная бумага. Впрочем, запах свежего номера их ежедневной газеты или отпечатанного на глянцевой бумаге богато иллюстрированного журнала им был, конечно, знаком… Но я говорю о другом, о чуть горьковатом запахе старых газет, в которые уже заворачивали овощи, или тех, что запихивали в наши башмаки, чтобы меньше мерзли ноги. Или газет, которыми мы укутывали грудь (подкладывая их под фартук) либо спину, помогая друг другу.
– Это убережет вас от кашля, – говорила мама.
Да ей цены не было, этой газетной бумаге! Могла ли я представить, что наступит день, когда я увижу себя на первой полосе газеты? Тогда я не задумывалась над будущим. Не представляла себя, скажем, матерью семейства в окружении кучи детей. Не видела себя и ни в какой другой роли. Смотрела лишь на то, что было передо мной, перед моими глазами.
Мама часто говорила:
– Знаешь, в Париже беднякам приходится куда хуже, чем нам! У нас тут под рукой все, что ниспослал нам Господь бог. Стоит только нагнуться…
На тех же газетных листах мы сушили листья шалфея, дикой мяты, боярышника, чабреца – их собирали в «лечебных целях». По рецептам бабули. Газетный лист с его большими черными заголовками казался не таким унылым, когда на нем лежали все эти травы. Тогда от него исходил душистый аромат.
– Травы лечат от всего… – уверяла мама.
Я ей верила. Но было непонятно, отчего все мы так часто болели. И однажды она сама…
День был прекрасный. Только солнечные лучи не заглядывали в наш дом… в очень тесный дом с островерхой крышей. Он находился в квартале Круазьер и стоял напротив церкви Нотр-Дам-де-Франс. Я на всю жизнь запомнила его мрачные стены, с которых сочилась влага. Мы занимали две маленькие комнаты. В нижней комнате, без окон, с одной лишь застекленной дверью, мы ели, а ночью там спали родители. В комнате наверху было небольшое оконце, расположенное, однако, так высоко, что я не могла до него дотянуться. В ней часто жила бабушка и мы, дети. Водопровода в доме не было, и за водой приходилось ходить во двор, к колонке; а путь в туалет лежал через соседский сад. К счастью, у нас был двор. Летом мама купала нас в корыте на солнышке: раз уж солнце не заглядывало к нам в дом, приходилось самим идти к нему… Зимой жилось гораздо труднее: вода в колонке часто замерзала… Но в тот день, осенний день, стояла ясная теплая погода. Мы втроем – Матита, Кристиана и я – играли с камешками. Мне было шесть лет, Матите – пять, а Кристиане – четыре года… Мама шла по двору с грудой белья, собираясь расстелить его на траве. И вдруг она как закричит:
